Крушение надежд - страница 95

– Ой, неудобно, если меня увидят с вами.

– Ты скажи, что подвернула ногу, и мы тебе помогаем.

Жила Валентина в двухэтажном кирпичном доме для районных начальников, в двухкомнатной квартире со всеми удобствами. При ней жила дальняя родственница в качестве прислуги. Увидев в дверях толпу, она удивилась и разохалась, но Валентина строго сказала:

– Ты, главное, молчи. Ни слова соседям. Поняла?

Журналист попросил Рупика:

– Ты уж не бросай Валентину. Но мне уезжать надо. А за сломанный умывальник и простыни, да чтобы уборщица молчала, придется расплачиваться. – И попросил Валентину: – Одолжи мне тысячу рублей, уборщице надо рот заткнуть.

Как ни была она слаба, но воскликнула возмущенно:

– За что это я должна тебе деньги давать, а?

– Нечего было задницей на умывальник взгромождаться.

Рупик, как ни был устал и сердит, не мог не улыбнуться.

Деньги она дала и простонала, обращаясь к Рупику:

– Вы меня не бросайте.

На работе Валентина сказала, что подвернула ногу. По вечерам Рупик заходил к ней делать перевязки. Раны заживали, она все еще стеснялась их показывать, но уже не так сильно. А по городку пошел слух: приехал новый доктор и живет с секретарем райкома.

Рупик ничего не знал о сплетнях, ему было не до этого, он погрузился в работу. Из больницы он уходил поздно, вел свои клинические записи, читал учебник, занимался французским. Зачастую ночью его опять вызывали в больницу. Раздавался стук в окно – изба высокая, посланная санитарка стучала палкой. Телефона не было, и она кричала с улицы:

– Дохтур, в больницу пожалуйте – больного привезли.

Рупик выходил на темную улицу и шел за ней по деревянным мосткам-настилам, а она палкой отгоняла собак. Над ними было звездное северное небо, и в некоторые ночи он видел на нем странный свет – как будто что-то переливалось широкой лентой:

– Ой-ой, что это?

– Это-то? Сияние северное, чему ж еще быть, – объяснила санитарка.

Он как завороженный смотрел на чудо северного сияния.

Зима стояла суровая. Кроме работы в больнице, Рупик стал выезжать на вызовы в деревни района, где были вспышки эпидемий. Дороги занесены снегом, даже вездеходы не везде пробивались. Рупик вспоминал, что сказали врачи в первый день: глухомань бездорожная. Его научили запрягать больничную лошадь Пробу и дали ружье, на случай нападения волков. Выезжал он в санях-розвальнях, с одного боку у него лежало ружье, с другого – докторская сумка с набором лекарств и шприцем. Лекарства казенные, просто выдавать он их не мог, а должен был продавать за государственную цену, правда за копейки. Он стеснялся просить денег, но приходилось.

Жизнь в карельских деревнях была примитивной и тяжелой. Чем больше он ее узнавал, тем больше поражался дремучей отсталости России. Но раз уже судьба закинула его в такую глухомань, казалось познавательным и полезным узнавать настоящую жизнь народа. Карелы жили в антисанитарных условиях, при свете керосиновых ламп, а иногда даже лучин: женщина брала в зубы длинную лучину, зажигала ее с одного конца и лезла с ней в погреб за картошкой. В деревнях встречалось много желудочных и кишечных заболеваний, почти поголовными были глистная инвазия и малокровие. Карелы глушили самогон и пили чифирь – невероятно крепко заваренный и густой горячий чай, пачку на один-два стакана. Бывало, что в иной избе Рупика угощали в благодарность за визит – давали стакан самогона или чифиря. Он пил – в такой холод хотелось согреться. Но от самогона он быстро пьянел, а чифирь вызывал страшное головокружение.