Она чувствовала его скрытые желания и подзадоривала его. Еще больше смягчив грудной тон, сказала как-то раз с улыбкой:
– Моя родственница рассказывает, что про нас с вами по городку распускают слухи. Говорят, что у нас любовная связь. – И засмеялась, глядя ему в лицо.
Темные глаза сверкали, Валентина была возбуждена, тяжело дышала. Рупик тоже задохнулся, покраснел:
– Ой-ой, теперь понятно, почему ваши соседи так почтительно со мной здороваются, а некоторые наши докторши игриво на меня посматривают.
– Мы попались на язычок. Я могу схлопотать выговор на бюро райкома. – И Валентина опять улыбнулась.
Он подумал: «Плевать мне на бюро твоего райкома» – и впервые за все время взял ее за руку. Она опустила глаза, подалась к нему, заговорила на «ты»:
– Знаешь, я хочу попросить, чтобы меня перевели в другой район.
Он держал ее руку, чувствовал в ней дрожь ожидания.
– В другой? Что же, все равно я вам больше не нужен.
– Нет, нужен! – потянула она его на себя и впилась горячими влажными губами. После долгого страстного поцелуя Валентина положила ему голову на плечо и шепнула:
– Ты сам сказал, что теперь я уже могу делать все, что хочу. Я хочу, чтобы ты первый убедился, что вылечил меня. Понимаешь?
Голос с пластинки пел:
Над нами она хохочет
И делает все, что хочет…
Валентина подпела: «…И делает все, что хочет» – и стала раздеваться…
Рупик смог убедиться, что вылечил ее полностью: она кричала, извивалась, глубоко вжимала его в себя. А после оргазма вдруг уперлась ему в плечи, слегка отодвинула от себя и томно спросила:
– Говорят, ты не член партии?
– Что? – Рупик от удивления застыл, перестал двигаться. Менее подходящего момента для вопроса найти было нельзя.
Он засмеялся:
– Ой-ой, нет, я не член партии. Но… мой член сейчас в партии.
Валентина тоже расхохоталась и, еще крепче обхватив его ногами и руками, снова застонала, выгибая спину.
Перед тем как кончить, он шепнул ей на ухо:
– Знаешь, как это называется в медицине? Это называется клиническое испытание.
– Испытывай, испытывай меня!.. Ах!..
В свои ежедневные записи он это испытание не внес. Через две недели она уехала.
* * *
Три года проработал Рупик в Пудоже. Он обследовал своих больных внимательно, глубоко вдумывался в их состояние, вел для себя записи каждого случая, вычитывал из учебников необходимые страницы и главы, чтобы лечить эффективнее. И в Пудоже Рупик продолжал выписывать из московской библиотеки иностранные журналы и книги, читал и переводил их, чтобы быть в курсе современных знаний. Конечно, не было у него в тех условиях необходимых инструментов и лекарств, но вдумчивость и знания помогали ему добиваться выздоровления в очень тяжелых случаях. Он упорно продолжал учить немецкий язык и довольно свободно читал тексты Гете и Гейне.
Состав пациентов был очень сложный, много было стариков с запущенными болезнями. Как он ни бился с ними, но, когда надежды оставалось мало, главврач больницы, партийная активистка средних лет, заставляла его срочно выписывать больных домой, особенно если наступало ухудшение.
– Выписывайте срочно домой.
– Но больная почти при смерти.
– Вот поэтому и выписывайте, пусть умирает дома. Я не хочу, чтобы смерти портили нам больничную статистику.
Приходилось Рупику объяснять родственникам:
– Медицина уже бессильна. Мы ее выписываем.
Простые люди не удивлялись, не спорили, они привыкли, что старики умирают дома, и покорно забирали умирающую. Зато годовые отчеты по смертности в больнице оказались настолько низкими, что в конце второго года главврача наградили орденом Трудового Красного Знамени.
