Ей снятся сосны за окном ее спальни во дворце и то, как ночной ветерок превращает их в черные волны морские, и волны эти плещут и бьются о каменную стену под оконным проемом. Ей снятся те совершенно летние звуки, что раздаются там, наверху, на склоне горы, когда рубят деревья, – глухой стук топора, медленный треск падающего подрубленного ствола и самый последний тяжкий удар дерева о землю, когда во все стороны от него летят желтые, еще влажные, полные жизненных соков щепки, а в воздухе разливается запах свежей смолы, и в косых солнечных лучах пляшут, то поднимаясь, то опадая, рои мошкары…
Ей снится, как стволы деревьев распиливают на доски, как эти доски строгают, делая ровными, как их потом с помощью какого-то зубастого механизма укладывают на дно плоскодонки, и та, словно разрезая море пополам, везет их куда-то на другой берег. Ей снится то утро, когда она стояла на носу судна со своим будущим мужем, и мощные весла взбивали волны морские в пену, и надутые паруса хлопали на ветру, и на горизонте виднелся его родной город, где они должны были сыграть свадьбу, а ее дом, которого она больше никогда не увидит, остался где-то далеко за спиной…
Ей снится свадьба, язычки пламени, пляшущие в светильниках на стенах огромного зала и отражающиеся в сотнях золотых кубков и расписных блюд, на которых к праздничному столу подали жареное мясо, турецкий горошек, горы печенья – и айвовое, и шафрановое, и медовое…
Ей снится свадебная процессия, а потом – метель тонкого египетского полотна, которым застлана брачная постель. Гора подушек и ковер настолько тонкой работы, что ей кажется, будто она смотрит в окно. В центре ковра женщина; она плачет, стоя на берегу, а далеко в море, среди мелких сверкающих волн, созданных искусством ткача, виднеется одинокий корабль, который на всех парусах уплывает к границе того мира, что скрывается за пределами ковра.
И она во сне наклоняется чуть ближе к ковру, чтобы получше рассмотреть лицо плачущей женщины, и вздрагивает, как от удара в грудь: она видит перед собой свое собственное лицо.
Очнувшись ото сна, она отнюдь не сразу пришла в себя: у нее было ощущение, словно она тонула и лишь чудом сумела выбраться на поверхность воды, судорожно бултыхаясь и хватая ртом воздух. Яркий свет резал ей глаза, горло пересохло, и казалось, будто все вокруг затянуто туманной дымкой – то ли она выпила за праздничным столом слишком много вина, то ей в это вино подлили какое-то зелье, то ли она просто заболела.
Она перевернулась на спину и обнаружила, что постель рядом с ней пуста. Наверное, он уже встал и готовит корабль к отплытию, догадалась она и заставила себя подняться. В шатре ничего не было слышно, кроме крика чаек и гудения на ветру туго натянутых крепежных веревок. Слегка пошатываясь, она добралась до входного клапана, развязала четыре кожаных завязки, приподняла парусину, шагнула наружу и тут же обнаружила следы вчерашней стоянки – пять прямоугольников от палаток на примятой желтой траве, рыбьи кости, чью-то одинокую сандалю, выжженное округлое пятно кострища, а вдали, в колыханье сверкающих волн, одинокое судно.
