Вместе с тем Газали не мог до конца быть уверенным в разуме и чувствах, не подвергнув их предварительно серьезному экзамену, дабы выяснить, способны ли они обеспечить ему искомое непоколебимое убеждение? И он подверг сомнениям эти два мерила, вскоре заявив: «После длительного анализа я не смог позволить себе довериться ощущениям. Да и откуда быть доверию? Самое сильное чувств о – зрение. Оно видит тень, кажущуюся ему стоящей и неподвижной, и выносит суждение об отсутствии движения; однако в результате наблюдения через час оно узнает, что тень движется, но движется не резко и интенсивно, а постепенно, песчинка за песчинкой, не останавливаясь ни на секунду. Оно смотрит на звезду, полагая, что та мала – не больше динара; однако астрономические расчеты предъявляют доказательства того, что она во много раз больше Земли. О подобных ощущениях судья-“Чувство” выносит свой вердикт, но судья-“Разум” обвиняет его во лжи и предательстве, используя неопровержимые доводы».
Так доверие Газали к чувствам пропало, и в его распоряжении не осталось ничего, кроме разума. Но и разум необходимо подвергнуть экзамену: «Ощущения говорят: “На основании чего ты так безоговорочно уверен в логике? Кто знает, быть может, ощущения заслуживают не меньшего доверия к себе, чем рациональная логика? Ведь прежде ты всецело доверял мне, но вдруг явился судья-“Разум” и ты назвал меня ложью. Не будь судьи-“Разума”, ты бы продолжал верить мне. А вдруг за пределами логического познания есть иной судья? Откройся он тебе, он бы показал лживость логики и ее несостоятельность, подобно тому как судья-“Разум” обвинил “Чувство” во лжи. То, что данное мерило не открылось, еще не доказывает, что его не существует».
Душа не могла найти ответа на этот вопрос: «Ты же бываешь убежден в чем-то во время сна? Тебе что-то чудится, но ты прочно веришь в реальность и адекватность происходящего и не сомневаешься в нем, но затем просыпаешься и понимаешь, что у всех твоих фантазий нет ни основы, ни продолжения. Как же ты можешь быть абсолютно уверен в том, что все, в чем ты убеждаешься во время бодрствования с помощью чувств или разума, действительно с тобой происходит? Может случиться так, что ты окажешься в таких обстоятельствах, которые по отношению к твоему бодрствованию будут таковы же, как бодрствование по отношению ко сну. Вдруг твое бодрствование – всего лишь продолжение сна? Достигнув этого состояния, ты убедишься в том, что все видимое – просто бесплодные иллюзии. Вероятно, именно о таком состоянии говорят суфии.
Может быть, названное состояние и есть смерть, о чем Посланник Аллаха (мир ему и благословение Аллаха) сказал: “Люди непрерывно спят и лишь умирая, просыпаются”.
Едва меня посетили эти догадки, тяжким грузом легшие на душу, я тотчас принялся искать лекарство, но оно не находилось, ибо отвратить эту болезнь можно было только посредством некого аргумента. Аргумент же изыскать невозможно, не прибегнув к первичным знаниям; но поскольку они небезупречны, то и конструкция доказательства не представляется возможной. И я жестоко заболел, промучившись около двух месяцев, и превратился в исповедника софистики по суду состояния, а не по суду логики и диалектики».
Это и был беспощадный приступ «сомнений второго периода», во время которого Газали почти ни во что не верил, ибо, по его мнению, ни доказательство, ни доказуемое правомочными не являлись. И вот наконец Милость Аллаха устремилась к нему и вырвала его из этой бездонной пропасти, но постепенно – она предоставила ему допуск к аргументу, а затем повела к группе исповедников истины. Он писал: «После двухмесячной тяжкой болезни душа вновь вернулась к здоровью и равновесию, и снова логическая необходимость стала приемлемой и заверенной в состоятельности и неоспоримости. Это произошло под воздействием не системных доказательств или же логической цепочки, но света, ниспосланного Всевышним Аллахом. Сей свет является ключом к большинству объективных знаний. И если кто-то полагает, что познание запредельного мира строго ограничено доказательствами из Корана и Сунны (далиль), то тем самым он ужимает всеобъемлющую Милость Аллаха».
