Герасим появился в жизни Фарберов через неделю после Сониного возвращения из Москвы.
Соломон Моисеевич принял решение о ликвидации мастерской, как только понял, что иначе Соня не поступит в институт. Но сразу закрываться было нельзя – оставались еще кое-какие заказы, обязательства перед клиентами. Подмастерьев же он предупредил о своих планах, сказав, чтобы подыскивали себе другую работу. Из троих помощников, работавших у него на тот момент по найму, двое сразу ушли, воспользовавшись подвернувшимся наудачу предложением от Кузьмича, давнего конкурента Фарбера. Ребята были уже обученные, мастерство у Соломона, знатного мастера, переняли – таких грех не взять. С оставшимся же одним работником дело шло медленно, а Фарбер торопился, чтобы не подвести дочь и успеть стать достойным членом профсоюза.
Как-то под конец рабочего дня, когда единственный помощник уже ушел, в мастерскую к Соломону Моисеевичу заглянул человек – на вид лет под сорок, в потертой, но чистой одежде, в руках – видавший виды фанерный чемодан. Высокий и худой, мужчина держался уверенно, движения его были размеренными и верными. Но особенно поразил Соломона его взгляд: затуманенный пеленой пережитых страданий, он в то же время излучал необычайную уверенность и силу, и, как магнит, притягивал к себе, пронзал насквозь. Соломон невольно поежился, обожжённый этим взглядом. Повидав многое на своем веку, он чувствовал, что жизнь сильно побила этого человека, побила, но не сломала. В нем чувствовалась непоколебимость и твердость; такой человек знает, что хочет, такого не свернуть с пути.
Заметив в вечернем полумраке помещения Фарбера, мужчина с достоинством поздоровался и спросил, нет ли у мастера какой работы для него. Соломон оценивающе оглядел незнакомца и спросил:
– А что ты умеешь?
– Я руками все могу. И учусь быстро, – добавил тут же.
– По мягкой мебели работал? – уточнил Фарбер.
– Смогу, – коротко ответил мужчина.
– Только тут вот какое дело, – замялся Соломон, – работа есть, но ненадолго – закрываюсь я, месяца через полтора-два от силы.
– Годится, – пожал плечами человек. – Мне все равно с чего-то начинать надо. На поселение я к вам, в Архангельск, из ссылки. Устраивает?
– Да я уж понял. У нас тут вашего брата полно, – вздохнул Фарбер. – Натворил что? Сразу предупреждаю, если уголовная статья – вот тебе дверь.
– Политический я.
У Соломона отлегло. Политические, по крайней мере, не крадут, от работы не отлынивают, трудятся исправно. А что касается взглядов и убеждений, на мастерство они никак не влияют. Лишь бы работник был хороший. Фарбер пригляделся к внешности мужчины: чуть курчавые волосы, нос с легкой горбинкой, антрацитовые глаза – это окончательно перевесило чашу весов. Соломон понимал, что уже взял к себе этого человека. Но для приличия, чтобы тот не думал, что мастер очень нуждается в работниках, еще помучил его вопросами.
– Зовут-то тебя как? – спохватился Соломон.
– Герасим. Герасим Осипович Тарловский, – поправился мужчина. – Если что, по национальности я ….
– Да вижу уже, – отмахнулся Фарбер.
И они ударили по рукам.
Но Герасим мялся и не уходил.
– Что еще? – хмыкнул Соломон. – Денег вперед не плачу, только по факту. Да и не знаю я тебя, возьмешь деньги и ищи-свищи потом.
– Я не про деньги. Мне бы переночевать где, жилье еще не нашел. Можно здесь, в мастерской остаться?
Соломон задумчиво тер лоб. Мужик незнакомый, а в мастерской инструмент ценный, материалы хорошие – так рисковать он не мог. Но и на улице оставлять человека нельзя, не по-людски это. Наконец, возникла идея.
