– Мы обязательно позаботимся о судьбе этого ребенка, – заверил Михаил, примирительно вытираясь салфеткой.
– Женщины на фабрике сказали мне, что он сирота. Быть может, мы найдем для него хорошую семью? С твоими связями это не сложно.
– Почему нет? – Михаил был приятно удивлен направлением мысли жены. – Я всегда подозревал, что ты умница, Тоня.
– Да, – польщено протянула Тоня. – И, если он окажется в хорошей обеспеченной семье, ему не придется больше рисковать собой. Жаль только, что мы не можем сделать этого для всех. Но есть к чему стремиться, верно?
Крисницкий оказался перед непростым выбором – оставить жену в сладком мире надежд и планов или открыть, что всеобщее процветание невозможно. Ведь цена успеха одних – немощь и отчаяние других. Недолго поразмыслив, он не стал говорить этого. Не сказал он так же и того, что как черная тоска грызет его это знание, что не может он осчастливить всех обездоленных, находящихся под его крылом. И за его мощь они обязаны расплачиваться счастьем, а подчас здоровьем. Как тяжела участь знать, сколько человек мучается по твоей милости, но он ни на что не променяет ее. Потому что сладко, безумно сладко знать, насколько ты велик и как высоко взлетел.
То, с каким задором Антонина взялась за устройство судьбы мальчишки, навело Крисницкого на мысль, что она быстро вошла во вкус и останавливаться не будет. Это увлекло ее не меньше, чем художество. Вообще стоит позавидовать ей – сколько страсти в этой внешне сдержанной девушке, сколько планов и веры в совершение!
– Мне кажется, я любила тебя до знакомства, – сказала Тоня, разморенная приливом доброты и пониманием, что за резкостью Михаил прячет подчас слабость и нежелание признать, что правда не на его стороне. – Ты идеально подпал на пустое место моей души.
– Так я для тебя пустое место, – пошутил Михаил.
Тоня улыбнулась, по привычке обнажая слитые зубы. Клыки выдавались вперед, но Крисницкому это нравилось. Ему нравилось, как она улыбается – открыто, дерзко, совсем не так, как обычно держится.
– А маленького, кажется, обожала до беременности. Я сплю и вижу, как он или она появляется на свет, растет, смеется… – и добавила, подумав. – Только не хочу я, чтобы мой ребенок увидел то, что мы видели сегодня.
– Для того, чтобы избежать растления средой и крушения взглядов, надо посадить его на цепь и отгородить от мира. Или переделать мир, что невозможно. Смена режима несет страшные перспективы.
– Однако ты веришь социалистам…
– Только тем, кто ратует за постепенный прогресс. Хотя в России это вряд ли пройдет – слишком мы отличаемся от разумных предсказуемых европейцев.
Когда беременность ее находилась на исходе, Тоня получила дурные известия от Надежды Алексеевны. Палаша сбежала от мужа, который бил ее, и пряталась в барском доме. Тоня упросила Михаила, к которому питала искреннее уважение как к истинному главе семьи, поехать туда и приструнить мужа подруги. Она понимала, что у Дениса Семеновича попросту не хватит запала на это. Крисницкий, узнав о том, что он ходит по деревне и угрожает, что доберется до Палаши, не стал возражать и с сознанием собственного долга отправился в путь. Разыскав забулдыгу Матвея, он пытался вразумить его и даже мирить с женой, но, разобравшись, как истинно обстоят дела в их семье, не удержался от того, чтобы всыпать ему, да так, что тот, очнувшись, не досчитался нескольких зубов. Михаил был несказанно доволен собственной удалью и отвагой, заслужив уважение крестьян, поначалу враждебно относившихся к нему, одобрение тюфяка – Федотова и благодарность Тони.
