Мягков был преступником и шел прямой дорогой в тюрьму, если бы не произошло одно событие. Ближе к окончанию школы его отец, трижды судимый за грабеж бандит, местный авторитет, человек суровый и смертельно опасный, вызвал его к себе в комнату (то был редкий месяц, когда отец находился на свободе) и объяснил, что сын должен найти другое занятие в жизни. Мягков, будучи хорошим сыном, поморщился, но послушал отца и после окончания школы поступил в Московский университет, где отрастил пушкинские бакенбарды, зауважал закон и подружился с идеологическим врагом Женькой Грибоедовым. Но бандитские навыки не забыл.
Сила преступников в том, что с другими преступниками они умеют договариваться без драки и только иногда убивают друг друга. Плечистого поначалу смущали бакенбарды Мягкова, но по разговору и вежливым манерам он быстро признал в нем своего, пусть и странноватого («Ох уж эти москвичи»). Они пожали руки, стукнулись грудью, и радио было возвращено счастливому Грибу.
Неожиданно Толстый, до того молчавший, приблизил мясистое лицо к Мягкову и потребовал денег за аренду места. Мягков, не понимая, в чем причина самоуверенности и хамства толстяка, недоуменно уставился на него. Толстяку взгляд не понравился. Коротко замахнувшись, он толкнул Илью в грудь. Мягков, быстро восстановив равновесие, одним ударом в подбородок послал обидчика отдыхать на траву. А потом, переглянувшись с Плечистым, дал знак Федору уходить. Но тут Толстый, держась за лицо, поднялся.
– Милиция поселка Постромки! – закричал он и дрожащей рукой развернул удостоверение в коричневой корочке. В волнении он заговорил с «оканьем»: «п-о-селка П-о-стр-о-мки». – Только что произошло преступление! – кричал он и от крика становился еще увереннее. – Сопротивление сотруднику милиции! Всех прошу пройти в отделение! Удавлю!
Задушу! Вы у меня попляшете, м-о-ск-о-ли!
Если Мягков по опыту догадался сразу, что милиционер будет выманивать денег, и размышлял, сколько запросит, то Федор с ужасом подумал, что всей его карьере конец, примерно представляя, на сколько светит «сопротивление сотруднику милиции».
И тут послышался громкий, уверенный голос.
Толстый с Плечистым вздрогнули.
Мягков с Ребровым удивленно воззрились на Грибоедова.
– Пракуратура Масквы! – пробасил Гриб и театрально выбросил откуда-то из кармана, словно револьвер, раскрытое удостоверение в красной корочке.
Оба мужчины недоверчиво всмотрелись в фотографию Жени в прокурорской форме и как будто уменьшились ростом. Женя, выпятив нижнюю губу, ногой в белом кеде уверенно встал на туфлю пухломордого и пытливо посмотрел в его маленькие глазки. Толстяк не отнимал ноги, пока сам Грибоедов не убрал свою, оставив пыльный след на лакированной туфле.
– Проедем в прокуратуру? – спросил Гриб официальным тоном.
Милиционер как-то неловко, не сразу попав в карман, сунул корочку в брюки, извинился и поклонился. Плечистый, стараясь не встречаться взглядом с Мягковым, подхватил друга, и они быстро ушли, сверкая в темноте белыми щиколотками.
– Панаехали тут! – крикнул им вослед Женя Грибоедов.
Совершенно счастливый, Женя сел на бревно и снова включил свое радио. Через минуту из него уже полились шаманские звуки язычкового варгана, и Бутусов запел «Тутанхамона»: «Если ты пьешь с ворами – опасайся за свой кошелек…»
– А как Гриб достал корочку, а? – сказал Федор. – Станиславский!
