С утра все пошло наперекосяк. Вечером договорились сняться с лагеря в шесть утра. Никто слова не сказал против. Однако в двенадцать они были на том же пятачке в лесу, одурманенные запахами полыни и жужжанием шмелей. Солнце выжигало их головы ультрафиолетом. Мошкара тыркалась в зрачки, кузнечики подпрыгивали на три метра, словно пули в коробке. Друзья метались по лагерю и кричали друг на друга. Тонкий визг Недотроговой разлетался по всей Волге. Только альпинист Миловидов, изредка поглядывая то на одного, то на другого, спокойно сидел на рюкзаке, поставив одну ногу на бревно, и деловито стругал палочку.
Компания разделилась на две враждующие группировки. Родители Анны, Илья с Кирой, Федор с Анной и Недотрогова встали в пять, собрались, перекусили, убрали поляну от мусора и давно сидели на пухлых рюкзаках. Петька взял на себя роль «центра зла», Гриб с Пелагеей – равнодушного большинства, а Дэв Медузов – злобствующего эксперта.
Петька Богомолов встал в десять. Сев на складной стульчик возле палатки, он неторопливо и скрупулезно обертывал вещи двойными мусорными мешками, раскладывал в определенном порядке свои шампуни, гели, кремы, аптечки, косметички, средства от комаров, средства для мытья посуды, сковороды, тарелки, ложки, прищепки для белья, веревки, зубочистки, мешочки с личными печеньками, солью, сахаром, перцем. Ему кричали, тыкали ему на часы, даже били. Он ни на кого не обращал внимания. Как позже выяснилось, он открыл один глаз в пять утра, решил, что кругосветка – глупая затея, и теперь никуда не торопился.
Невыспавшийся Грибоедов, готовый идти куда все, пару раз высовывал светлую голову из палатки, напоминал червяка в вязаном спальнике. Глядя на Петьку, он залезал обратно, а в одиннадцать вылез окончательно, с перекинутой через плечо маленькой, почти женской, истертой сумкой. Он жил моментом и ни к чему не готовился, вынуждая других думать за него. Федор с Ильей подошли собирать его палатку.
Через москитную сетку Федор увидел силуэт Пелагеи. Светловолосая широкоскулая нимфа с огромными серыми глазами изящно сидела на коричневом спальнике в белых трусах и растянутой майке в горошек. Она потянулась и начала расчесываться, наклонив голову набок. Пелагея была очень красива. Неожиданно она посмотрела на Федора и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ.
В час дня на солнце, словно упырь, вылез из палатки Дэв Медузов. Поняв, что «все плохо», он довольно улыбнулся и потянулся. Намазав себя белым защитным кремом, он начал расхаживать по лагерю и разглагольствовать, местами тонко, местами умно, местами просто блестяще, о «состоянии текущего состояния и будущем состоянии состояния».
Федор в бессилии привалился спиной на рюкзак и закрыл глаза, как вдруг Гриб подстроил радио и послышалась та музыка.
Гитарный дисторшн Джексона.
Федор вспомнил клип, где юный Маколей Калкин улетает в стену от громкости, а Майкл Джексон танцует с Наоми Кэмпбелл. «Black or white». Зажигательная песня детства. Про то, что не важно, белый ты или черный. Петька ты или Редька. Про любовь.
«Черт, вот это была жизнь! – размышлял Федор с улыбкой позже. – Да, мы поссорились с Петькой, мы все утро ненавидели друг друга, но это были настоящие эмоции, настоящий драйв! Девушки были красотками, у парней горели глаза. Мне было двадцать один, а Пелагее всего девятнадцать. Мы ничего не понимали и не думали тогда, но жили полной жизнью!»
