– Не-а, – протянула Дашка, на ходу вытирая голову. – Первой пары нет, Сычиха заболела.
– Повезло, – папка уменьшил газ. – Мы, помню, в замок спички вставляли… Есть будешь?
– Угу, – Дашка заглянула через плечо. Желтки растеклись, папка боролся за сохранение последнего. – Ты солил? – Он вскинул брови, что-то поискал на столе, честно признался.
– Не помню. – Увидел кота. – Морда, не помнишь – я солил?
– Мр-р, – Мартен поклевал носом в яичную шелуху у мусорного ведра.
– Значит, не солил, – отец зачерпнул щедрую щепоть, рассеял над сковородой. Дашка мысленно охнула, молча заняла место у окна; на скатерти играли солнечные зайцы – над лысым двором расцветало небо. За покосившимся заборчиком гарцевали соседские гуси, они галдели, совали меж рейками шеи, заглядываясь на чужие крошки. Но из скотины у Гришаевых был только мотоцикл без переднего колеса – папка строил его не один год. В люльке «Урала» гостил пустой газовый баллон, он кочевал по двору, сколько Дашка помнила себя. Папка победил: сковорода ударилась о разделочную доску посреди стола и поделилась завтраком. Оббив лопаточку о чугунный краешек, папка спросил:
– Промокла вчера?
– Угу, – Дашка подула на белок.
– Не обожгись!
– Угу.
– В парке рисовала?
– Угу.
– Мрачно получилось – я видел. Ну да – погода… (Пауза) Саня давно не заходил.
– Да ну его, па!
– Поссорились? – догадался отец. – Не пересолил?
– Поссорились, – Дашка в два глотка ополовинила стакан молока.
Отец удивился:
– Че так?
– Глупый он.
– Цветы таскал…
– Глупый.
Мартен бдел под ногами, иногда трогая хозяйкино бедро: «Дай!». Вскоре у мохнатой морды скопилось крошек. Он их обнюхивал и выпрашивал новые – кошачий спорт. Отец вытер руки кухонным полотенцем, поднялся, выудил в пепельнице бычок посправнее, затрещал огонек – дым спрятался под потолком. Дашка заученно открыла форточку – спорить бесполезно, можно лишь приспособиться. Длинные облака, слой за слоем, потекли на улицу, где перемешались с воплями соседского петуха.
– Давно в суп просится! – сказал отец. Мартен согласился, стрельнув глазами.
* * *
Время сыпалось тонкой струйкой, да и обвалилось. Дашка заметалась по комнате, собирая конспекты.
– Электричка скоро, – отец подлил масла в огонь.
– Где альбом!
– В холодильнике посмотри.
– Ну, па!
– Под телевизором… Будто я до ночи бумагу марал.
– Па!
– Карандаш у получебурека забери, – посоветовал отец. Мартен мял зубами оранжевое дерево.
– Отдай! – Кот негодующе разжал челюсти. Дашка погрозила кулаком. – Скажи еще что-нибудь. – Мартен хмыкнул и перевалился на другой бок. Далеко засвистел маневровый, забубнила станционная трансляция.
– Через завод беги – автобуса не дождешься, – порекомендовал папка.
– Да, знаю, – отмахнулась Дашка, влезла в мешковатый свитер, завязала шнурки на кедах. Джинсы были длинноваты, поэтому на пятках истрепались. Сумка – через плечо.
– У меня в армии в такой противогаз лежал, – поддел отец.
– Па!
– Лицо запачкай – в тамбуре за своего сойдешь, – хохотнул тот.
– Зато денег не возьмут, – парировала Дашка.
– И то дело! Беги, доча.
– Цом…
Хвостик мечется параллельно земле. Заборы, цеха, разбитый асфальт – мелькают перед глазами. Свысока таращится труба котельной. Шик – услышав гудок электрички на Спутнике, запрыгнуть в последнюю дверь на Океанской. Переезд… Матросики улюлюкают из кузова. Сто метров до перрона. За спиной нарастает гул, перестук. Не оборачиваться! Обдав визгом тормозов и плотным воздухом, электричка втекает на станцию. Тридцать метров. Горячие рельсы пахнут нефтью и каленым железом. Блестят фары локомотива, лыбится нарисованная улыбка. Десять, три, один… Дашка взлетела на перрон, еле увернулась от столба. Зашипел воздух. Она ворвалась в тамбур и повиснув на противоположной двери. Успела!
