Вот оно – счастье! Наконец-то! Лика лежала на поверхности воды, кожей впитывая жар солнечных лучей и прохладу озера. Свежевымытые волосы рыжим облаком парили вокруг головы. Плеск воды, шорох камышей, птичьи трели, звон одинокого комара – подумать только, всего этого могло и не быть. Как хорошо быть живой! Кажется, теперь она лучше понимает Кайдо, который больше двух столетий был лишён всего этого.
Лика нырнула в прохладную глубину.
Вода, забери плохие мысли. Теперь-то всё хорошо. Она жива. И Кайдо жив, и Тош, и чёрный демонёнок. Они все в порядке.
Купалась Лика долго, смывая усталость и тревогу. Потом улеглась в теньке в зарослях мяты и незаметно для себя задремала. Когда она открыла глаза, солнце уже клонилось к закату. Ну, ничего себе отдохнула! Надо возвращаться. Как там её разросшееся семейство?
Лесной дом встретил хозяйку запахом пригоревшей каши. Это Тош пытался сам приготовить ужин. Оба ребёнка – человеческий и дитя демонов давно проснулись и уже успели каким-то образом найти общий язык, хотя и не знали ни одного слова из речи друг друга. Тош гремел посудой на кухне, Осори исследовал содержимое кухонных полок, попутно грызя сухарь и повсюду рассыпая крошки.
– Обормоты, – всплеснула руками ведунья. – Тош, кашу с огня снимай, котелок потом сам чистить будешь. Осори, а ты куда лезешь?! – она забрала у демонёнка мешочек с солью, которую он намеревался попробовать.
– Где Кайдо? – Лика только теперь сообразила, что почти не ощущает его присутствия, словно демон находится где-то очень далеко, но отнесла это на счёт того, что отданное имя мешает мысленной связи.
Тош только плечами пожал:
– Не знаю.
– Найди его. Он, наверное, опять в саду сидит. И зови ужинать, если он, конечно, сможет съесть твоё произведение.
Тош ускакал в сад, демонёнок переместился на лавку и смирно уселся там, сложив руки на мохнатых коленках. Лика заглянула в котелок, решила, что каша хоть и пригорела, но вполне съедобна, и принялась накрывать на стол.
Тош ворвался на кухню, как маленький ураган.
– Лика, Рыжик! Он лежит в саду и не двигается. И не просыпается!
Глиняная тарелка, которая была у неё в руках, с грохотом упала на пол и раскололась на две половинки.
О, Великая Мать-хранительница! Только не это. Она же видела, что с демоном в последнее время что-то не так, но не хотела этого замечать.
Кайдо лежал в саду почти скрытый высокой травой. Бледный, лицо заострилось, дышит тяжело и прерывисто. Но дышит!
Лика замерла в оцепенении, не решаясь прикоснутся к нему. Она слишком хорошо помнила, что случилось с ними обоими в тот первый и последний раз, когда она пыталась исцелить демона. Тош всхлипывал, пытаясь растормошить неподвижное тело:
– Лика, что с ним? Он же никогда не спит.
– Что ты сказал?! Как это – никогда не спит?
– Он сам сказал, что ему сон не нужен.
– Как не нужен?! Когда сказал?!
– Когда я у вас ночевать оставался.
– Когда это ты у нас ночевал? Почему я ничего не знаю?
– Я тогда с мельничихой поругался и домой не хотел. Я у вас в саду спрятался. А Рыжик на дереве сидел. Он сказал, что я могу переночевать в его комнате. Он всё равно никогда не спит, потому что демонам сон не нужен. А звёзды красивые и соловей поёт. И я тоже спать не пошёл, Рыжик меня по-птичьи свистеть учил. Мы вместе солнце ждали. Только я потом всё равно уснул. А он – нет.
Тош выдохся и замолчал, Лика тоже молчала, не находя слов. Демоны, конечно, выносливее людей, но она никогда не слышала о том, что им совсем не нужен сон. Кайдо не спал по другой причине, и она, кажется, догадывалась по какой. Сколько же времени прошло? Она так привыкла к присутствию в своём доме строптивого рыжего демона, что казалось, будто он жил здесь всегда. Девушка сорвала с ветки спелое золотистое яблоко. Когда она разбудила демона, яблоки были размером с орех и кислющие. Почти два месяца прошло. Он не спал два месяца! И она ничего не замечала. Он вымотался ночью, спасая её. А потом она заставила его отдать остатки сил на разрушение ментального барьера. И опять ничего не заметила. Идиотка! И он – дурак! Почему он молчал? Хотя это как раз понятно – рыжий демон скорее откусит себе язык, чем признается в собственной слабости.
