Пальцы непроизвольно сжимаются.
Слова Эрлинга снова звучат в моей голове, резкими и колючими, как стекло: «Ты ничтожество.»
Он видел меня такой – жалкой, слабой, бессильной. И он был прав. До сих пор.
Но теперь я знаю, что моё терпение подошло к концу. Я больше не могу сидеть сложа руки, больше не могу просто выживать.
Смотрю на ночное небо, тёмное и непроглядное, и чувствую, как внутри разгорается холодный огонь. Не просто злость. Решимость.
Империя считает, что мы сломлены, что нас можно стереть, забыть, уничтожить. Но я покажу им, как сильно они ошибаются.
– Кайра, мы найдём выход, – шепчу я, но теперь мои слова звучат твёрдо.
Она всхлипывает в ответ, а я тихо кладу руку ей на плечо. Но в этот момент я принимаю решение.
Я стану самым опасным диверсантом, которого знала Империя.
Я научусь бороться.
Я буду разрушать их планы, уничтожать их структуры, подрывать их уверенность.
Я заставлю их бояться нас, бояться меня.
И когда придёт время, я просто исчезну. Умру. Но это будет моя победа, а не их. Больше никакого страха. Больше никакого унижения. Я заставлю их заплатить за каждую слезу, за каждую жизнь, которую они отняли.
Поднимаюсь с кровати, чувствую, как напряжение наполняет каждую мышцу, каждый нерв.
– Всё будет иначе, – шепчу я себе, глядя в пустое окно. – Всё будет иначе.
И в первый раз за долгое время я чувствую, что нашла цель.
Утро пахнет гарью. Завод, сгоревший на треть за последние дни, будто тлеет даже сейчас. Воздух густой, как тяжёлое одеяло, пропитанный пеплом и сыростью, от чего каждый вдох даётся с трудом. Я стою у ворот вместе с другими дартлогийцами, переминаясь с ноги на ногу, будто это может согреть. Мы молчим. Всегда молчим. Любые слова могут быть услышаны, и никто не знает, кому они могут стоить жизни.
Рядом со мной хрупкая женщина с впалыми щеками пытается спрятать руки в карманы тонкой куртки. Её пальцы трясутся. С другой стороны стоит мужчина, которого я знаю только по кивку головы. Его лицо напоминает камень – неподвижное, суровое.
Перед нами охранник. Высокий, с осанкой, как у вышколенной собаки. Его форма сидит идеально, ни единой складки. Глаза у него светло-голубые, как лёд, а на губах – привычная кривая ухмылка.
– Быстрее, вы, грязные ублюдки, – рычит он, указывая на нас рукой. – Не заставляйте меня вас ждать.
Тихо делаю шаг вперёд, избегая его взгляда. Его слова впиваются в кожу, как мелкие осколки. Когда прохожу мимо него, чувствую, как он смотрит мне в спину. Сгибаю плечи, стараясь быть меньше, незаметнее.
Завод за воротами встречает нас грохотом металла, шумом молотов и криками. Вдалеке кто-то ругается, кто-то стонет от натуги, но все продолжают работать. Слева вижу рабочие краны, они висят над остатками обрушившейся стены. Стена чёрная, как уголь, с прожилками ржавчины, напоминающая старую рану.
Мой день начинается, как всегда. Работа.
Мы разгребаем завалы третьего этажа, который стал эпицентром взрыва. Чёрные балки, обгоревший металл, куски рухнувшей крыши. Всё это надо разобрать, убрать, чтобы завод мог снова работать на Империю.
– Давай быстрее! – кричит надсмотрщик, проходя мимо. Его сапоги гулко стучат по бетонному полу.
Я молчу, поднимая кусок балки. Она обжигает руки даже сквозь перчатки. Нос снова наполняется запахом гари, смешанной с сыростью, а откуда-то ещё тянет запахом масла.
Рядом кто-то кашляет. Звук грубый, рваный, как будто человек выкашливает куски лёгких. Это молодой парень. Его кожа серовата, а глаза почти безжизненные.
