– Бабуля, бабуля! – закричал Олег, обнимая грузное тело. – Бабуля, скажи хоть слово!
Но пожилая женщина молчала. В ее лице не было ни кровинки.
– Доктор! – Олег выскочил в коридор, и врач появился перед ним, как по мановению волшебной палочки. – Бабушке плохо! Помогите!
– Что с ней? – Павел Николаевич влетел в палату и склонился над больной. – Ваш разговор отнял у нее последние силы. Она без сознания. Вам придется покинуть палату. Мы переводим ее в реанимацию.
Олег побледнел:
– Она придет в себя?
– Не уверен, – честно сказал врач. – Наоборот, буду удивлен. Впрочем, – решил он немного ободрить парня, – пожилые люди довольно крепки. Будем надеяться на лучшее. А теперь попрошу вас покинуть палату.
Олег послушно вышел в коридор, но как только показалась каталка с бабушкой, он направился следом.
Реанимация находилась в другом конце коридора. Олег как прикованный шел за каталкой, тупо глядя на белую простыню и сливавшееся с ней лицо, а мысли в голове от горестных о бабушке перескакивали к другим. Бабуля сказала про какую-то вещь, которая дорого стоит. Что это за вещь? И есть ли она? Правда это или просто видения умирающей? В своих мыслях молодой человек не заметил, как оказался перед дверьми реанимации, и Павел Николаевич как заправский охранник преградил ему дорогу:
– Дальше вам нельзя. – Он дружески похлопал учителя по плечу. – Мой вам совет – идите домой. Если что-то… – Врач замялся и покраснел. – Мы вам сразу…
Олег покачал головой:
– Нет, нет, как я могу уйти?
Доктор пожал плечами:
– Ну, как хотите. Тогда посидите пока здесь. Но я уверен, что никаких изменений в состоянии не будет, по крайней мере, несколько часов.
– Да. Да, я понимаю, – рассеянно кивнул Олег. – И все же я останусь.
Он сел на стул и погрузился в раздумья, не заметив, что Павел Николаевич внимательно и с сочувствием наблюдал за ним несколько секунд. Потом врач распорядился подключить больную к аппаратам, и юркая пожилая медсестра засуетилась возле Розы Михайловны.
Крым, село Прохладное, 1941
Но немцев не погнали. Наоборот, они одерживали победу за победой и продвигались в глубь страны. В конце августа Борис поехал в город, в военкомат, и вернулся злой и расстроенный.
– Противная рожа этот майор, – пожаловался он Розе. – Не взял. Видите ли, мне еще нет восемнадцати. Разве в пятнадцать я не способен держать винтовку?
Девушка поправила его разметавшиеся черные волосы.
– Значит, так надо, Боря, – примирительно сказала она. – Значит, так положено.
Впервые в жизни Роза видела его таким – нервным и раздраженным.
– Что положено, Роза? – спросил он. – Сейчас нам положено защищать родину. И я знаю, что в такие минуты на счету каждый боец. Чем я не подошел им, Роза?
Она много отдала бы, чтобы успокоить любимого.
– Боря, может, это к лучшему, что тебя не взяли?
Парень сдвинул черные брови:
– Почему, Роза? Что ты такое говоришь?
– В противном случае ты был бы на фронте, а я… – Она заломила руки. – Я не смогу без тебя, Боря.
Он сжал ее запястье.
– Роза, ты в такой момент думаешь о себе. Так нельзя.
Девушка вздохнула и хотела что-то сказать, но голос Хаи вклинился в их разговор.
– Роза, где ты? Роза!
– Мама зовет. – Она встала с примятой травы и вдруг, неожиданно для себя, обняла любимого и зашептала ему на ухо: – Боренька, прошу тебя… Не покидай меня, Боренька.
Парень недовольно тряхнул головой.
– Я все равно не смогу сидеть сложа руки, – проговорил он. – Допустить фашистов в свой поселок? В свой родной дом? Допустить, чтобы они рвали яблоки, за которыми так любовно ухаживал мой отец? Чтобы глумились над матерью и сестрами или над тобой? Нет. Роза, это выше моих сил. Ходят слухи, что в горах появились партизанские отряды. Я уйду в партизаны, Роза.
