#КрымВсем - страница 14

– Садись – тихо приказал Потап без видимых признаков милосердия.

Кнут тут же повиновался и сел как можно ближе к огню между мной и Китом. От него пахнуло свежими водорослями и одиночеством. Он жадно потянулся к тёплому огню нашей компании. А Потап снова закрыл глаза и чему-то улыбнулся сам с собой. Может он посчитал себя победителем в этой ситуации, а может ему и без этого было хорошо сидеть тут. Никто не спрашивал его об этом. Да он, судя по виду, и не нуждался в обсуждении своих чувств.

И снова тишина, наполненная нашим покоем, шелестом волн и треском белеющих под напором пламенного жара дров. Редкие слова произносились шёпотом. И только те, без которых не обойтись. В остальном, слушали тихие голоса своей поющей изнутри души. Где ещё их можно было услышать так близко?

И мы так долго проживали этот прекрасный момент, что сил у нас с Лесей ставить палатку для сна уже не осталось. Далеко за полночь, когда где-то за горой только начал угадываться прозрачный лёгкий свет нового утра, все стали расходиться. А мы с Лесей кинули на гальку пенки и, укрывшись одолженной палаткой, утонули в своих счастливых снах.

Спал я беспробудно, и снилось мне под шелест волны что-то очень хорошее. Только в невзрачной серости утра я, улыбаясь, медленно выплыл из своих снов, потому что услышал странный звук. Где-то над нами, среди колючих кустов на обрыве, тягуче, в нос, мужской голос непрерывно тянул «ОМ». Короткое «О» удивлённо вырывалось после небольшого вдоха, и тут же запиралось губным «М», которое в свою очередь, в самой кульминации, казалось звенело от внутренней интенсивности целую минуту.

Голос был тихий, как выдох, но звук покрывал собой пространство далеко вокруг. Или мне просто со сна так казалось в этой предрассветной тишине.

Я удивился на полсекунды, но потом решил считать это игрой снов, что приходили ко мне только что. Пусть они поливают этот мир своим волшебством почаще. Я же, глубже зарывшись носом в палатку, прошептал отдаленному голосу первое, что пришло: «Аминь, брат». И снова провалился из этого мира в свои сны.

4.

На утро, если так можно сказать, потому что солнце уже почти расплескалось дневным жаром по морю и гальке вокруг, я неожиданно проснулся, почувствовав резкие движения Леси под боком. Солнечные лучи припекали её, и она беспокойно ворочалась. Я тоже стал размякшим овощем, веки мои заплыли, и глаза не могли открыться полностью, а голова камнем висела на ослабшей шее. Пришлось совершать усилия, потому что было понятно, что дальше будет только хуже. Я медленно, сначала на четвереньки, потом и на свои ноги, встал и побрёл к ближайшему от пепельнобелёсого остывшего костровища бревну. Сел.

– Завтрак! – жизнерадостно пропела Лиза, тут же нависшая надо мной, и протянула мне жестяную закопченую кружку. В ней плескался бледно заваренный травяной чай, видимо такой же, что мы пили вчера. Я хлебнул из кружки, чай оказался сладким. Как нельзя, кстати, – организму требовалось взбодриться. И я пил и пил, до самого донышка, чувствуя, как тело оживает, и я прихожу в сознание.

Вспомнив о ближнем своём, я повернулся и кинул маленький камешек в бедро Леськи, которая никак не хотела просыпаться.

– Лесенька, солнышко, сваришься. Просыпайся, давай.

– У-у-у. – услышал я в ответ.

Я подобрал ещё один камешек, побольше, и метко метнул его в попу любимой.

– Ы-ы-ы… щас встаю… – не шевелясь, пообещала Леся.