Кардиналы, сойдя со своих мест, неровной цепочкой выстроились к столу. Первым на Святую Книгу возложил свою узкую, унизанную перстнями, длань кардинал-епископ Петро Галлоциа.
– Клянусь в сказанном, и пусть поможет мне в том Бог и это святое Божие евангелие, которого я касаюсь своей рукой, – торжественно произнёс он и, нагнувшись, поцеловал золотую фигурку распятого Христа в центре оклада.
Вслед за Галлоциа к столу потянулись многочисленные кардиналы-пресвитеры. За ними – ещё более многочисленные кардиналы-дьяконы. Первым из них, поддерживаемый под руки двумя слугами, медленно брёл согбенный и шаркающий Грациано Паганелли. За ним двигались остальные, среди которых выделялся топчущийся в нетерпении, словно боевой конь, рослый и статный Соффрёдо Гаэтани – с пробитой благородной седой искрой ослепительно чёрной шевелюрой и модными с недавних пор, подковообразными усами вокруг красного чувственного рта. Замыкал процессию самый молодой из присутствующих выборщиков – Лотарио Сеньи – скромный кардинал-дьякон церкви Святых Сергия и Бакха: невысокий, стройный, с мягкими приятными чертами лица.
Грациано Паганелли достиг стола и тяжело опёрся на него. Слуги почтительно отступили в стороны. Протодьякон, приоткрыв беззубый рот, тяжело, с хрипом, подышал, а потом, тронув евангелие сухой и скрюченной, как куриная лапка, коричневой ладонью, огласил пространство неожиданно громким для столь тщедушного тела, дребезжащим и где-то даже по-бабьи визгливым, пронзительным голосом:
– Клянуфь в фкафанном и пуфть помовет мне в том Бог и это ф-вятое Бовие евангелие…
Несмотря на серьёзность ситуации, многие кардиналы не смогли сдержать улыбки – дикция престарелого протодьякона была неповторима…
Вслед за кардиналами, не без труда выбравшись из-за стола, подошёл к евангелию примицерий Апостольской канцелярии.
За ним потянулись кардинальские секретари и слуги, щепетильно соблюдая тот же порядок, в котором подходили для принесения клятвы их хозяева.
Последним из присутствующих к столу приблизился начальник папской стражи. Он стащил с правой руки защитную перчатку из толстой бычьей кожи и с заметным волнением возложил изуродованную многочисленными шрамами руку на драгоценный оклад.
– Клянусь в сказанном!.. И пусть поможет мне в том Господь Бог и… – голос его сел и он откашлялся. – И это святое Божие евангелие, которое… которого я касаюсь своей рукой!
Он оторвал ладонь от Святой Книги, поцеловал кончики пальцев, после чего облегчённо вздохнул, проворно натянул перчатку и, позванивая в наступившей тишине по каменному полу бронзовыми шпорами, торопливо вернулся к двери, где вновь, повернувшись лицом к залу, замер в прежней позе.
К столу снова подошёл Октавиано Паоли.
– Миссери! Претворяя в жизнь решения последнего Вселенского Собора, я позволю себе… э-э… определить регламент проведения выборов… – он сделал паузу и оглядел зал. – Миссери! Принятый собором первый канон требует избрания понтифекса большинством не менее двух третей голосов. Дабы избежать путаницы и… э-э… и учесть голос каждого… – кардинал-епископ сделал ударение на слове «каждого» и даже поднял в знак особого внимания вверх указательный палец, – я повторяю: каждого выборщика! – голосование будет проводиться письменно с учётом всех поданных за каждого кандидата голосов. – Октавиано Паоли возвысил голос, перекрывая поползший по залу ропот.
