«Нет, ну какая наглость! Обычный крестьянин, а ведет себя, как… как свободный человек! Хам! Быдло! Землекоп!»
Ирма сидела в повозке, закутавшись в куртку – к вечеру стало холодно, – и кипела от возмущения. Молча, потому что выказывать свое недовольство вслух для этого… этого… крестьянина слишком много чести!
«А я-то, я! Разговаривала с ним, как… как с ровней. И он еще смел мне отвечать. Да крестьянин при дворянине должен смотреть только в землю и отвечать молча! А он… А он… Да он же ударил меня! Мерзавец! Крестьянин поднял руку на дворянку! Да это же виселица!»
Перед мысленным взором Ирмы появилась черная виселица, на которой мерно со скрипом покачивался Якоб. Нет, какое-то кровожадное направление приняли ее мысли…
Девушка уставилась в спину Якоба злобным взглядом. Тот на мгновение обернулся, наверное, почувствовал все ее недовольство. Ирма даже немного устыдилась.
«А он не похож на обычного крестьянина. Другие только и могут, что стоять да бубнить «да, госпожа», «нет, госпожа». А он… Он умен. Смел. Силен. Нет, это не обычный крестьянин…»
Ирма взглянула на Якоба, мысленно примерила ему длинные дворянские кудри, треуголку, камзол…
«Похож. Похож на дворянина. Наверное, незаконнорожденный сын. Интересно, он сам знает?»
Тут почерпнутые из книг идеи столкнулись со знакомой действительностью. В книгах незаконнорожденный сын, как правило, либо оставался единственным наследником, после чего принимал звание и титул и правил подданными долго и мудро, либо горел желанием вернуть свое положение, для чего сражался с законными наследниками, как один некрасивыми и трусливыми. В жизни же плоды дворянских утех так и оставались крестьянами, чаще всего не зная, кто их отец. В лучшем случае отец устраивал их в свой замок слугами или там конюхами. Признавать их не горел желанием ни один.
«Нет, наверное, все же простой крестьянин. У дворянина, даже незаконнорожденного, должны быть прирожденная грация, изящные черты лица, наследственное благородство во взгляде…»
Ирма отбросила всплывшую в памяти вереницу чистокровных дворян, не обладавших ни первым, ни вторым, ни третьим.
«Нет, не дворянин… Руки истинно крестьянские, большие кисти, мозоли, толстые пальцы… Ноги босые… Да ни один дворянин, даже незаконнорожденный, не станет ходить босиком! Нос… Нос, кстати, вполне правильной формы. Если сравнить его с клубнем, который называет носом барон цу Ротенгрюн… Может, все же дворянин?»
Якоб тем временем не обращал внимания на терзания бедной девушки. Он занимался делом.
Парень высмотрел у дороги, на безопасном расстоянии, подходящую лесину и с помощью трофейного кинжала выстрогал корявую, но замену сломанному в памятной схватке у въезда в лес борту телеги. Пробежался вдоль дороги, подбирая засохшие сучья. У дороги были оборудованы места, где можно безопасно переночевать, но там наверняка все дрова собраны, а мерзнуть всю ночь не хочется.
Якоб спокойно работал и одновременно думал. Работа руками не мешает голове.
«Дворянка, зелень красная! Вся ее сила – только в звании, а корчит из себя… Как же, обидел ее знакомого, как я посмел… А я еще разговаривал с ней, как с человеком. Надо было оставить ее слугам Короля. Сейчас бы ехал себе спокойно».
