Кто брал Рейхстаг. Герои по умолчанию... - страница 24

Так что пехота, поднявшись было в атаку, снова залегла. А оказавшимся в ее сильно поредевших рядах артиллеристам пришлось с потерями, под шквальным огнем противника оттаскивать свои пушки назад, во второй эшелон. Сам же раздосадованный неудачей лейтенант задержался в боевых порядках и стал разбираться с пехотным начальством. Это-то и спасло ему жизнь. Потому что отошедшую назад батарею буквально «заутюжили» прорвавшиеся в тыл немецкие танки…

Из очередного окружения Иванов с группой чудом уцелевших красноармейцев выбирался… больше месяца.

Голодные, холодные, они сутками тащились по дремучим демянским лесам, обходя обширные гибельные топи. Изредка кормились у сельских теток – как правило, сердобольных, жалостливо готовых отдать «сынкам» последний кусок хлеба.

Но случалось и по-иному. Один ласковый, говорливый дедок чуть не заманил их прямо карателям в лапы.

А дело было так: столкнулись в узкой лощине лоб в лоб с немецким дозором: не увернуться, не разминуться. Схватились врукопашную – молча, страшно… Злее оказались наши. Те, кому не повезло, вповалку с немцами остались лежать на первом, уже в октябре выпавшем снежку. Уцелевшие побрели дальше.

К своим вышли в районе города Осташков на озере Селигер. Тут уже фронт установился – немцам пришлось притормозить.

На сборе в Бологое, где родной Иванову 623-й полк, по существу, формировался заново, армейская контрразведка дотошно разбиралась, кто, как, почему… Артиллеристов особенно пристрастно пытали на один предмет: не забыли ли они при отступлении снять и похоронить замки от своих орудий. Успели ли забить стволы песком и, выстрелив, их разворотить.

Забывчивых карали безжалостно. Одного из подчиненных Иванова – офицера Сарычева – трибунал без лишней волокиты приговорил к высшей мере наказания.

Поставив осужденного перед строем и зачитав: «За трусость и невыполнение приказа…», приговор тут же привели в исполнение.

Обреченный на позорную смерть Сарычев только успел выкрикнуть: «Прощай, Ро…» Полностью «Родина» уже не договорил – пуля прервала.

Вот так добавилась еще одна «единица» к тем 17 тысячам человек, которых мы в те страшные, казалось совершенно беспросветные, дни ежедневно теряли убитыми на бескрайних полях сражений.

А ведь мог бы еще воевать…

Иванова ретивые бойцы невидимого (с передовой) фронта теребили не меньше других. И кто знает, чем бы весь этот их энтузиазм для лейтенанта закончился, если бы не газетная вырезка с рассказом о его геройстве. Да еще ох как вовремя поданная реплика члена Военного Совета генерала Веревкина, у которого хватило совести и мужества заявить дознавателям:

– В том, что батарея была не подорвана, а раздавлена и брошена – не только их вина. Это вина всех. Так что же теперь – всех карать?

Действительно, по логике приказа № 200 получалось, что покарать можно любого. Того же Иванова, который хоть и отбивался и пробивался, но все же из окружения, а главное – отступал. Или, например, тех чудом уцелевших командиров и солдат, которые не удержали Минск, Смоленск, Ельню. Но именно тогда, в тех хоть и проигранных, но упорных боях к середине сентября в Красной Армии родилась гвардия. Сотая, сто двадцать седьмая, сто пятьдесят третья и сто шестьдесят первая стрелковые дивизии стали соответственно 1-й, 2-й, 3-й и 4-й гвардейскими. Да, они отошли. Но сражаясь за Смоленск, почти на месяц выбили немецкое наступление из графика. Не в конце августа, как планировалось, а только 30 сентября войска германской группы «Центр» под командованием фельдмаршала Бока начали наступление на Москву. Правда, уже через две недели гусеницы фашистских танков вовсю залязгали по Подмосковью. Другие бронированные колонны вермахта двигались на фланге с севера в направлении Калинина. С юга противник угрожал захватом Тулы и продолжением движения в целях захвата Москвы с востока. Начальник генштаба сухопутных войск вермахта генерал-полковник Ф. Гальдер сообщал в Берлин: «Операция „Тайфун“ развивается почти классически». Казалось, еще несколько дней – и гитлеровские армады ворвутся в пригороды столицы СССР. Под прессом именно этого ощущения Сталин стал задумываться о пусть грабительском, пусть кабальном, но немедленном замирении с Гитлером. Речь идет об эпизоде, свидетелем которого оказался Г. Жуков и который произошел 7 октября (по другим данным – в июле и даже июне), когда Сталин вызвал к себе Берию и дал ему указание через свою агентуру прощупать возможность быстрого заключения с Германией сепаратного мира. О том, что он действовал по приказу Сталина и с полного одобрения Молотова, подтвердил и сам Берия на допросе в августе 1953 г ., когда он был арестован и обвинялся, кроме всего прочего, в подготовке плана свержения Сталина