От этого человека веяло огромной силой. Но не угрозой. Хотя сила эта могла перейти в угрозу – не пустую, а действительную, перейти в опасность, ведущую к смерти. Впервые в жизни Карлу Долгорукову пришлось столкнуться с человеком, равным себе.
Было бессмысленно вызывать Соколовича на дуэль. По его виду легко понять, что он хорошо владеет шпагой, и к тому же он моложе и физически явно сильнее стареющего Карла Долгорукова. Но дело не в физической силе и фехтовальном мастерстве. Очевидно, что этот человек безо всяких затруднений способен убивать людей не только на дуэлях, а любым способом, когда ему это по каким-либо причинам необходимо.
И обращается он к Карлу Долгорукову как к равному, признавая за ним его право делать на своей территории все, что ему угодно, не вмешиваясь в его право «сбрасывать» любую карту из колоды по своему желанию – налево или направо, так, как ему нужно.
«Я прошу, князь, вашей помощи, так как оказался в затруднительном положении, и всегда, если это потребуется, сам готов оказать таковую, если вы когда-либо обратитесь ко мне», – мягко, не допускающим отказа тоном, как будто говорил Соколович. Карл Долгоруков чуть приподнял брови, словно хотел сказать в ответ: «Я удивлен вторжением на мою территорию, но если это просьба о помощи в затруднительном положении, я, в силу своего здравомыслия, понимая вашу силу, вынужден оказать вам содействие, о котором вы просите, чтобы предотвратить столкновение между нами, возможное из-за вашего вторжения».
И Соколович прекрасно понял несказанное вслух Карлом Долгоруковым. И тем не менее он объяснил, уже вслух, что для «философического впечатления» его молодого друга нужно, чтобы в то время, когда он выиграет большую сумму, кто-то крупно проиграл, ну, например, бригадир Свиньин[102], да, да, именно Свиньин, хорошо известный своим пристрастием к игре он последнее время почти каждый вечер проводит в салоне Карла Долгорукова.
Карл Долгоруков согласился и на это, как человек, позволивший вежливо немного подвинуть себя, позволяет сделать это еще раз, если это опять делается так же вежливо и без нарушения приличий, с принятыми в таких случаях извинениями и изъявлениями уважения.
В тот же вечер Соколович пришел в салон и привел с собой молодого человека, стройного, застенчивого красавца в красном, прекрасно сшитом кафтане. Толстой успел шепнуть Карлу Долгорукову, что это Дмитриев-Мамонов, флигель-адъютант самой императрицы. Карл Долгоруков «дал» ему несколько небольших ставок, несколько для вида «убил», а потом карта за картой юноши выигрывала куш за кушем.
Все, кто играли вместе с молодым человеком, прекратили понтировать и следили за его игрой – все, кроме бригадира Свиньина – тот ставил одну карту за другой и проигрывал, в то время как флигель-адъютанту везло – его выигрыш составил сто тысяч – так много в салоне у Карла Долгорукова редко кто выигрывал. А упорство бригадира стоило ему тридцать тысяч, для Свиньина, – это знали все – деньги очень большие.
Карл Долгоруков помнил, что Дмитриев-Мамонов происходил из знатного рода, восходившего к древним Смоленским князьям. Ко двору он попал благодаря Потемкину, тот доводился красавцу-юноше очень дальним родственником и по знатности уступал ему стократ.
Свиньин был лет на двадцать старше Дмитриева-Мамонова, крупнее и сильнее. По родовитости Свиньины почти равнялись с Дмитриевыми-Мамоновыми. Однако юный флигель-адъютант – чином, кстати, тоже превосходивший бригадира – недавно получил графский титул. Свиньин заслужил свой чин во время первой турецкой войны под командованием Румянцева
