Я был сбит с толку и потерял ориентир. Я понимал, что мне надо вернуться обратно, но как это сделать в голову не приходило. Постояв немного, я решил поступить как все и вскоре оказался на улице. О, везение! Я стоял всего метрах в пятидесяти-шестидесяти от нашего дома. Видимо, пока меня рисовали, пока я приходил в себя, поезд сделал круг и вернулся обратно, подумал я и весело зашагал к дому. Совершенно уверенный, что это тот самый дом, я поднялся на второй этаж и толкнул дверь напротив лифта. Дверь была заперта. Отыскав кнопку звонка, я нажал на неё и стал слушать. Подождав минуту, я ещё раз нажал на кнопку, но уже понастойчивее. Дверь открылась, и тут же мне под нос упёрлась широкая воронка, узкий конец которой был вставлен в левое ухо маленькой старухи. Не успел я опомниться, как тонкие, как клещи, пальцы старухи охватили рукав моего пиджака и рывком потащили меня внутрь квартиры.
– А… появился, красавчик. Вторую неделю издеваетесь над старухой, бессовестные вы этакие. Я вам покажу, как издеваться над старым человеком! Вот приедет мой сын, он поставит всех вас на место. Он у меня большой человек, на самом верху его знают и уважают. Ваш начальник ещё поплачет за такое свинство, свиньи вы этакие! Чего так-то пришёл? Ты чего, танцевать со мной пришёл? Где твои инструменты, а?
– Какие инструменты?
Тут же была подставлена мне под нос воронка. Я повторил свой вопрос.
– Как какие? А чем ты работать будешь? Пальцем, что ли, а? Отвечай ты, окаянный, чем всё это чинить будешь? – говорила она, указывая в сторону окна.
Там, под окном, в два ряда лежала какая-то разобранная мебель, обёрнутая в бумагу. Увидев, что я смотрю на дверь и собираюсь выйти из квартиры, она истошным голосом завопила:
– Джилбас!
Из полуоткрытой двери смежной комнаты появилась голова, а затем и всё туловище огромного дога. Он лениво огляделся кругом, оценивающе посмотрел на меня, потом медленно двинулся к входной двери, лёг около неё на полу и принял безразличный вид. Видимо, он знал своё дело и в подсказках не нуждался. Тем временем хозяйка всё сверлила меня, ругаясь всякими уличными словами, и грозила сыном, который скоро приедет и разнесёт всех нас.
– Так чего стоишь-то? Не дам я тебе ни копейки, за всё заплатила, есть квитанции у меня. Начнёшь ты или нет? Проклятые! – провопила она и исчезла в кухне.
Через несколько минут она вернулась, неся в руке гранёный стакан, заполненный на две трети жёлтой жидкостью, и поставила на стол, на ближайший ко мне угол.
– На, давись, закончишь – ещё налью… гады, пьянчуги, у-у-у… – ныла она.
Видя, что я не проявляю никакого интереса к стакану и его содержимому, она ещё громче закричала:
– Нету у меня ничего на закуску, так обойдёшься! За что вам только деньги плотят? Две недели, целых две недели издевались надо мной, а теперь я ещё и должна кормить и поить его! Нет уж, хватит! Я сейчас позвоню вашему начальнику, выведу я вас на чистую воду, бездельники, только и знают содрать с людей последнее да и нажраться. Как вас земля держит? У-у-у, погодите, погодите, вот приедет сын…
С этими словами она достала какую-то допотопную сумку, вынула из нее записную книжку, подошла к окну и начала перелистывать её – по всей видимости, искала телефонный номер «моего» начальника. Это была очень старая и высохшая низкорослая женщина, не по годам подвижная, с цепким взглядом. Насколько можно было определить, скорее всего еврейка с характерными повадками. Объяснить ей, кто я и как попал сюда, было почти невозможно из-за её глухоты да и бесполезно, так как по всему видно было, что она не отпустит меня так просто. Она была занята поиском номера телефона «моего» начальника, стоя у окна лицом к улице, собака дремала у двери. Зазвонил телефон. Я сделал шаг к телефону, но собака тут же подняла голову и настороженно посмотрела на меня. Я очень мило улыбнулся ей и, не переставая улыбаться, потихоньку, всё боком и боком, приблизился к телефону и снял трубку. На том конце молодой девичий голос вопил:
