– Вы простите, Иван Сергеевич, но ваша речь – хороший пример паранойи.
– А я тебе о чем говорю? У меня симптомы. Возможно, даже галлюцинации. Погоди, ты что, не веришь, что Кашпировского курировала безопасность?
– Нет, это-то наверняка так. Я об эксперименте на нас. Я ничего особенного не чувствую, да и по другим не видно.
– Ты был здесь недолго, а они… – он исподлобья посмотрел на присутствующих, – возможно, тоже в этом участвуют. Послушай, я могу доверять только тебе. Пожалуйста, не ешь и не пей ничего чужого.
– Вы уверены, что сможете провести вскрытие?
– Конечно, Максим, – он даже выпрямился, выкатив грудь. – Я же профессионал.
Устюгов окликнул меня, я попрощался с доктором и подошел к милиционеру.
– Максим, мне нужна твоя помощь. Пойдешь со мной и Юлией Семеновной. Доктор занят, на Завьялова и Резцову рассчитывать не могу – барышни на грани истерики мне не помогут. Я не знаю, будут ли проблемы с этим Эрханом, но на всякий случай надо помочь. У тебя нет оружия?
– Нет.
– Тогда по дороге зайдем в домик к Александру Викторовичу, надеюсь, у него будет.
Мне не хотелось сейчас оставлять доктора в таком состоянии, но я посчитал себя должным родной милиции и пошел с Устюговым.
Нам повезло. Охотничья двустволка – «тозовка» с вертикальным расположением стволов – просто висела на стене у Чепикова дома. Ружье было очень красивым и эстетичным, приятной тяжестью лежало в руках. Я очень любил оружие.
Быстро нашлась и коробка с патронами. Я зарядил в стволы и пулевой, и картечь. Двенадцатый калибр, серьезный аргумент.
– У меня не будет проблем, что я беру чужой огнестрел, не имея разрешения на владение охотничьим оружием?
– Это исключительные обстоятельства. Могу расписку выдать.
– Ни к чему.
А почему «ни к чему»? Я не был знатоком уголовного кодекса, но интуитивно мне казалось, что хищение огнестрельного оружия – серьезное преступление. Удивительно, насколько этот человек потрясающе к себе располагал, хотя ничего для этого пока не сделал. Я опасался, что это впечатление может быть обманчивым, но ничего не мог с собой поделать. Мне хотелось доверять Устюгову.
– Спасибо, что не стал говорить им, что я выдумал про карантинный лагерь. Мне нужно немного времени, чтобы спокойно во всем разобраться, без лишних истерик, – сказал Игорь.
Я молча кивнул.
Мы прихватили с собой фонари и выдвинулись из Доброго вслед за Алданом. К охотничьему домику вела небольшая тропа, едва протоптанная, что в этой глуши совсем не удивляло. Постепенно на лес спустилась ночь. Луна так и не вышла, и мы включили один из фонарей. Луч света выхватывал голые серые деревья и узкую тропинку, но за его пределами царила кромешная тьма. Мы шли уже долго, и молчание из просто неловкого стало нестерпимым.
– Что вы знаете о товарище Алдане? – спросил Игорь у Подчуфаровой.
Она фыркнула, показывая неуместность вопроса.
– Почти ничего. Зимой вышел из леса, сказал, путешествует в наших краях. Устроился в поселке, иногда ходил охотиться. Почти ни с кем не разговаривал.
– Был агрессивным? Выпивал?
– Нет, ни разу не видела, чтобы пил. Но он очень сторонился других людей. А зачем вы спрашиваете? Ждете проблем?
– Не знаю. Но хочу быть готов. Весьма странно, что он ушел из поселка в столь неподходящий момент. И вашем микроколлективе он был новым звеном, проблемы начались, как он пришел.
Очевидно, что Устюгов определился с подозреваемым. В принципе, это было очевидно. В детективах очевидный вариант был ошибочным – закон жанра, но жизнь – другое дело.
