Кто убил Ксению Шумейко? - страница 40
АХАХАХАХАХАХА… Я с трудом сдержал приступ лающего смеха. Вел себя, как круглый идиот. Но отважный – сразу быка за рога.
Мне показалось, что Настя качается на табуретке из стороны в сторону, но потом я понял, что покачиваюсь я сам.
– Ну… обязательно.
Вот это был энтузиазм! Говорят – если женщина говорит «да», это значит «нет».
Не так.
Нет. У ТЕБЯ было ИМЕННО ТАК.
У меня.
Начался довольно пустой и какой-то неловкий разговор – об одноклассниках и учебе, книгах и фильмах, планах на будущее поступление. Ее высокий голос звенел в моей голове, как колокольчик, и беседа была спокойной и гладкой… но в то же время натянутой.
Я не хотел ее больше видеть, и ждал, когда это бессмысленное сотрясение воздуха завершится.
Я хотел, чтобы она осталась подольше и старался длить наш разговор, как только мог. Я хотел, чтобы она меня пожалела.
– Настя, мне нужно прилечь. Как-то нехорошо.
Она с волнением подалась вперед.
Как же я ненавижу, когда меня жалеют!
– Ничего серьезного, – успокоил я ее. – Просто мне еще рано отсюда выписываться. Слушай, я когда у тебя день рождения?
– Двадцатого апреля, – после паузы сказала она.
– Жаль, я не успею выписаться.
Что это было, в ее глазах?
Я заметил.
– Да, жаль, – подтвердила она и – ого! – положила свою руку мне на плечо. У нее были тонкие пальцы, и еще я ощутил приятное тепло ее ладоней через больничную пижаму.
Это было ОБЛЕГЧЕНИЕ! Когда я сказал, что не выйду отсюда скоро. Она ОБРАДОВАЛАСЬ!
– Тебе придется нагонять все лето, мы много пройдем за это время…
Тебе какое дело, корова?
–… так что тут уж не до роликов, правда?
А, теперь понял.
Она улыбнулась своей обезоруживающей улыбкой. Как сказала мне Ксюша… «гуляй лесом». А тут другое дело совсем. Этот отказ был даже приятным. Мне нестерпимо захотелось сказать ей все, что я думаю. Быть максимально честным.
– Ты очень красивая. Похожа на маленького милого лисенка.
Осторожней, парень, у нас так рот слипнется.
Ее щеки вспыхнули так ярко, что она стала казаться еще рыжее и солнечнее – хотя, казалось, куда уж дальше. Она была прекрасна.
– Максим, не надо так говорить. Ты же знаешь, у меня есть парень.
У нее с четырнадцати всегда был какой-нибудь парень. Невозможно представить, что ее может заинтересовать кто-то вроде тебя.
– Я просто, по-дружески, – вяло попытался оправдаться я.
Что-то было в ее взгляде. Что-то, что мне очень не нравилось.
Она ВСЕГДА так на нас смотрит.
Я вспомнил. Я замечал. Скрывает за своим дружелюбием. Прячет, чтобы никто не увидел.
БРЕЗГЛИВОСТЬ.
Отвращение.
ПРЕЗРЕНИЕ.
Глубокое и абсолютное безразличие.
Я хочу ей КОЕ-ЧТО сказать..
Я тоже.
И тогда я сказал:
– Да пошла ты на хуй, шалава тупорылая.
***
– Что ты ей сказал?!
Лиза перебивает меня, и палата тает как дым.
– Ты это видела? – я протягиваю руку туда, где мгновение назад лежал на больничной койке. – Что это было?! Это было не просто воспоминание! Я был там, слышал ее голос, ощущал аромат ее волос, чувствовал прикосновение! Я буквально вновь это пережил!
Она осуждающе качает головой.
– Не соскакивай на другую тему.
– Это самое важное!
Лиза недовольно вздыхает.
– Очевидно, что в основе субъективного восприятия реальности лежат воспоминания и фантазии. Каток, где ты окликнул бывшую – это воспоминание, но когда ты был там, то не общался с Шумейко. Ты это представил – и это случилось. А ничего другого здесь нет.
– Это же огромные, сказочные возможности…
– Не отвлекайся. Объясни, почему ты назвал Настю милым лисенком, своим другом, а через десять секунд отправил в пешее путешествие по известному адресу?