я тебе положу этот кусочек».
Ну и что, что у Манилова
книга вечно открыта на 14 странице?
И что он никогда не выстроит
подземного хода, каменного моста,
дома «с таким высоким бельведером,
что можно оттуда видеть Москву»?
Ну и что?
Чего они стоят,
все эти «бельведеры»,
в сравнении с «кусочком»!
Да одним этим «кусочком»
спасены и сам Манилов,
и Алкид с Фемистоклюсом,
и «душенька» – Психея.
Любовь не любит собственные имена —
любит нарицательные:
кисонька,
заинька,
рыбонька,
детонька,
солнышко,
золотко,
тюля – муля,
лапуля,
ичик – мичик – карабичик,
инусик – подусик,
кук – хрюк,
Чук и Гек,
Мур: «имя собственного ребенка».
Любовь – это ночь и тишина,
и ты сидишь у окна,
ты что-то читаешь, а может быть, пишешь,
при этом ты вслушиваешься и слышишь:
это его шаги:
«Господи, помоги!..» —
сердце стучит в ушах,
это за шагом шаг,
вот он подходит к двери —
дальше нельзя стихами,
дальше стихи стихают —
сердце одно стучит…
Ключ, поворачиваемый в ночи, —
это вершина любви.
Пик коммунизма,
как сказали бы большевики.
Они всю дорогу
«учились, учились и учились»,
они прорывали подземные ходы
по всей планете,
они строили дома с бельведерами,
откуда можно увидеть светлое будущее.
Они умели все, кроме одного:
быть маленькими.
И потому вымерли.
Как мамонты.
А Манилов остался.
