Поглядывая машинально на экран телевизора, он чувствовал, как что-то его раздражало. Наконец он понял: там никто не говорил о постигшей страну страшной беде, а даже пели и смеялись над шутками юмористов, среди которых он узнал посеревшего и пополневшего Петросяна. А как же он, он же армянин?
– Что стало с теми, кто жил в других республиках? Таких же много. С ними что стало?
– Одна беда со всеми стала, – ответила Люба. – В Прибалтике русских за людей не считают.
– А, та никогда не была нашей, – махнул рукой Федор Николаевич. – Она фашистов чтит, памятники им ставит, а наши разбивает. Для них Гитлер – герой. Я там служил, я знаю. Но вот что Украина вытворяет, непонятно. Испокон веков мы были одним народом, всю жизнь вместе. А сейчас там русский язык запрещают.
У Мч вырвалось:
– А Крым чей?
– Хохляцкий. Как Хрущев сдуру отдал им, так у них он и остался. А Ельцин не только Крым, а все, что мог, отдал, сейчас мы только локти кусаем.
– Теперь в Крыму не отдохнешь, как раньше, – вздохнула Люба. – Мы туда каждый год ездили. Встречали нас, как родных, и не только в Крыму. Везде были своими, куда бы ни приезжали. По телевизору только и слышишь, как нам раньше плохо жилось. Да, богатыми, как некоторые сейчас, мы не были. Но никто из нас не голодал, каким – никаким жильем государство всех обеспечивало, бесплатно лечило и учило. Поэтому и планы строили, что купить, что построить, куда поехать. А сейчас не до планов, день прошел и слава богу, что жив остался, не помер с голоду и не убили. По мне так уж лучше, когда все не богатые, но и не бедные.
– Мам, эта твоя философия сейчас, как мертвому банки, – вмешалась Катя. Она перевела взгляд на Мч. Глаза у нее были настолько темные, что не было видно зрачков. – Меня интересует, что вы дальше намерены делать?
Мч пожал плечами, на этот раз безразлично.
– После услышанного моя собственная проблема стала для меня не существенна и даже безразлична. Уж лучше бы я не просыпался, чтобы не знать всего этого.
– Вот это ты зря, – возразил Федор Николаевич, наполняя свою рюмку. – Туда никогда не опоздаешь, там мы будем вечно, а тут в командировке. Не знаю, чем занимаются там, а здесь у нас дел много. А у тебя их тем более невпроворот. Первым делом, надо родных отыскать, узнать, кто ты и как оказался в лесу без памяти. Если выяснится, что сделано это по злой воле, то надо будет с ними по-мужски расквитаться, стрелять ты умеешь. Ну и нужно будет определиться в этой новой для тебя жизни. А может, что и подправить в ней в интересах народа. За это в случае чего не жалко пожертвовать жизнью.
– Пусть пока поживет у нас, – сказала Люба, – придет в себя, пообвыкнет. Глядишь, может, еще что, кроме Крыма, вспомнит. Ты как, не возражаешь? – спросила она Мч.
– Спасибо. – Он удержал себя, чтобы не подбросить безразлично плечи. – Боюсь только, что я вам вряд ли доставлю удовольствие своим присутствием.
– Ты уже доставил, помогая заготовлять дрова, – возразил лесник и вдруг воскликнул, глянув на экран. – А вот и он, легок на помине!
Мч увидел огромного седого старика, которого поддерживали с двух сторон пожилая и молодая женщины. На его красном одутловатом лице гуляла полудетская улыбка. Вдруг он оттолкнул женщин, выпрямился и пробасил, глядя в камеру, придурковатым голосом:
– Я еще, понимаешь, ого-го…
Молодая женщина сердито посмотрела в камеру и повернула старика спиной.
