Мы выросли; и как – то вел я домой пьяненького дядю Михаила под руку; и он вспомнил угрозы отца: «Дак щё, Петро, вырос? Давай отомсти за отца». – Честно говоря руки чесались. Но передо мной стоял слабый старик, бить было некого.
Всем Саховым Бог дал сыновей: у Михаила двое, у Николая двое, у Петра и вовсе трое. Разрослось Саховское дерево широко, не сравнить с тоненькой ниточкой Санниковых.
Деда по материнской линии я так же ни когда не видел, и даже не знаю когда он умер. Бабушку же застал; она умерла году в 70-м, дожив до глубокой старости. Мне исполнилось 15 лет, и это были одни из первых похорон в моей жизни, потому и запомнились. Случилось это в августе месяце; стояла тихая, теплая погода. Нас патцанов послали нарвать «богородской травки» ( чабрец). Мы и пошли не далеко, за Камышитово. Не спеша нарвали душистой травы; поговорили о том о сем. Возвращаться не хотелось, потому не спешили.
Помню суетливого фотографа, зачем- то приглашенного на похороны. Помню путь пешком на кладбище. Бабушку жалко не было – пожила долго, отмучилась. Уже тогда интуитивно я понимал, что хоронят бездыханный труп, почти не имеющий отношения к умершему человеку. Видел лицемерие причитающих женщин; и не терплю вопли над покойными по сей день.
Вспоминал как бывало мама посылала меня отнести ей не много стряпни: пирожков ли , блинов, шанежек; если мама что то пекла, то обязательно отправляла гостинец бабушке. Жили они с незамужней тетей Физой не далеко от нас, на одной улице. Надо сознаться, что поручения эти выполнял я с неохотой; хотя бабушка встречала всегда приветливо, угощала, припрятанным на этот случай яблочком или конфеткой. Мне было скучно, и выполнив поручение, я поскорее сматывался домой.
Детство мамы
Надя скорым шагом, где и в припрыжку, не обращая внимания на боль в ушибленном и ободранном колене, поспешала с заимки домой. Теплое майское солнышко клонилось к закату. Проселочная дорога, заросшая муравой и подорожником, вывела из березового колочка на простор покосов. Невдалеке, прямо на почерневшей от дождей копёшке прошлогоднего сена, сидела красивая серая овчарка. « Дай позову, может приманю. Будет жить у меня на заимке». – Подумала девчонка. « Нох, нох, Серко. Иди ко мне, не бойся. Нох-нох!» – Волк( а это был молодой волк) поднялся на ноги, удивленно и настороженно посмотрел на Надю, огляделся кругом, соскочил с копны и неторопливой рысцой ушел в лес. « То ли она в лесу живет. Может одичалая какая ?» Девочка махнула рукой, вытерла потный лоб своим сереньким ситцевым платочком и продолжила вовсе не близкий путь.
На родной улице, заросшей муравой не хуже лесной дороги, стояли, как Бог на душу положит рубленые пятистенки. Некоторые крыты тесом, другие и вовсе соломой. Ограды и огороды из осиновых жердей или плетни из тальника, на покосившихся кольях.
Прямо возле ворот родного дома, на вытоптанной до пыли босоногой ребятней площадке, шла битва в бабки. Младшие братики Мишка и Митька были конечно тут, в центре событий, и горланили больше всех. В сторонке, на скамеечке чинно сидели рядком соседские девчонки. С ними сестра Физка, одиннадцати лет от роду, с двухлетним братиком Колей, и пятилетняя сестренка Дуся . Ну, стало быть все в сборе, вся орава.
Братики, сестрицы увидев Надю, кинулись навстречу. Девочка кого – то приобняла, кого – то похлопала по спине; не спеша сняла с плеч, плотно набитую, холщевую сумку, села на скамейку, развязала шнурок. «Налетай, я сегодня добрая.» Сумка была полна польскОго лука и листьев щавеля. Ребятня, и свои и чужие, толкаясь набирали полные горсти. Тут же лупили, не позаботившись помыть. – « Э, будет уже . А то и на пирожки не оставите». -
