– Ну-ну, – покрутили головой друзья.
Вышли. Ошарашенные, зашагали по городу.
По улице мчался мальчишка, оглашая воздух неистовыми воплями:
– Ин-те-рресные газеты: «Новое Время», «Русское Слово», «Речь»!! «Биржевка»!![3]
– Постой, постой! За какое число «Новое Время»?
– Ясно – за сегодняшнее.
– Сколько тебе?
– Две за «Биржевку», пятак за «Новое Время»!
– Ф-фу!! Зайдем-ка в кафе, почитаем. Барышня! Два кофе по-варшавски, полдесятка пирожных. Ну-ка, что они там пишут?.. Гм! Статья Меньшикова[4]:
«Сколько раз мы уже твердили о том, что Финляндия готова предать Россию в первый же удобный момент. Еврейская левая пресса, которая спит и видит – поднять в России революцию…»
– А посмотри хронику.
– Изволь. «Его Величество Государю императору имели высокую честь представляться представители тамбовского дворянства. Выслушав речь предводителя дворянства, Его Величество соизволил ответить: «Рад слышать, что тамбовские дворянские традиции остались неизменны». – «Увольняется в полугодовой отпуск д.с.с. Криворучко». – «Орденом Станислава 3-й ст. награждается старший советник градоначаль…»
– Буренинский фельетон есть?
– Все на своем месте.
– Кого ругает-то?
– Валерия Брюсова.
– А, брат Ваня? Каково! Времена-то какие!..
– Барышня, получите. Сколько? 75 копеек? Дороговато. Хи-хи!
Вышли. На улице их внимание привлекла масса зеленых и розовых билетиков, наклеенных на парадных дверях.
– Чего это, Ваня?
– Квартиры все сдаются. Время осеннее скоро – сам понимаешь!.. А это что за вывеска… Во, брат! «Доминик». Зайдем… А? У буфета по рюмочке… А? С пирожком, а?
У буфетного прилавка толпилось много делового народа.
– Я, – говорил один другому, – могу продать вам вагон сахару по четыре с полтиной за пуд.
– Ваня… Что же это?
– Статисты, нешто не понимаешь. Для нас все эти разговоры. Для нас поставлены. Да-с – не зря деньги содрали. Буфетчик! Пирожки-то свежие?
– Помилуйте! Вам ординарную или двуспальную, за гривенник?
– Ваня! Обедать хочу, шампанского хочу, музыки хочу! Всего хочу. Деньжищ-то у нас уйма. 498 с полтинником осталось. Это из пятисот-то, Ваня. Спервоначалу обедать, потом в театр, потом в шантан.
Вышли. Пошли к «Медведю». Пообедали. Снова вышли.
– Ваничка, голубчик мой!!! Ей-богу, городовой стоит. Ваня, пойдем поцелуем. Не могу я видеть равнодушно. Стоит, голубчик, глазками смотрит. Гор-родовой!!
Не спеша приблизился городовой.
– Чего орешь зря? В участок захотел?
– Ваня… Слова-то какие: «орешь», «участок»!.. Городовой! Я протестую. Почему у вас не старая жизнь? Почему вы новые революционные порядки вводите?
Лицо городового приняло сразу новый, интеллигентно-испуганный вид.
– Что вы, мистер? Этого у нас не может быть. Помилуйте, наша фирма…
– А вон, почему на углу очередь стоит? Разве в хорошее время очередь стояла?
– Это же на Шаляпина, сэр, всегда бывала, сэр.
И тут же вызверился на проезжавшего извозчика:
– Я т-тебе покажу, дьявол желтоглазый… Не знаешь, какой стороны держаться?! Экие шалманы!..
– Барин, пожалуйте за четвертачок… Куда надо?
– Ваня! Изнемогаю от счастья. Три бутылочки шампанского мы с тобой охолостили, а я изнемогаю не от шампанского, а от радости бытия, Ваничка… Ваня, в театр бы ахнуть!..
С таинственным видом приблизился барышник.
– Билетиков у кассы не достанете. Желаете у меня? Второго ряда, вместо восьми целковых – десять только и возьму. Пожалуйте-с.
В театре Филимон Петрович снова ахнул:
