Их было трое в нашей коммуналке, которая имела в своём составе также три комнаты. Три соседа, из которых две женщины, в двух комнатах, да ещё один сосед в одной – многовато. Все, кроме меня, родственники. Сам по себе дом был неплохой, потому что тёплый. Четырёхэтажный, 1929 года постройки, сконструированный под печное отопление, но уже без печек, взамен которых стояло центральное отопление. Зимой было тепло, а летом так и подавно. Соседям я мешал, но не слишком. Ну, как бельмо на глазу. Всё дело было в том, что единственный мой сосед, который мужчина, трудился слесарем на «Адмиралтейских верфях», по какой причине требовал к себе почёта и большого уважения, что выражалось хотя бы в том, чтобы во всей нашей квартире ежедневно после 18 часов стояла бы мёртвая тишина. Потому основным нашим с ним разногласием явилось то обстоятельство, что ему обязательно хотелось лечь спать пораньше, а мне попозже. Соответствовать никому не удавалось. То ложечка звякнет о стакан. То чайничек грохнет о плиту. А то и кастрюлька перекипит, отчего подружка запищать может на тон повыше. Очень громко. И на кухню может побежать со страшным топотом.
Тем более, Лариска в гости приходила, везёт мне на Ларисок. Та, которая долго решала, куда ей идти – в модели или в штукатуры. Пошла в маляры. Всё бы хорошо, только на стройплощадках к ней стали приставать сослуживцы. Да не на словах, а вполне по-взрослому. Она и ко мне-то приходила в основном затем, чтобы пожаловаться. На жизнь свою. Пришла однажды и сообщает так, между прочим:
– Вот мы с тобой живём совершенно как чужие, а на работе народ ведёт себя совсем обнаглевши. Представляешь, вчера бригадир меня прямо за сиськи схватил.
– И ты что?
– Что я… Пихнула его,.. что он на спину упал.
– Башкой не ушибся?
– Он с детства ушибленный.
– А ты? Разве нет? Куришь на работе, иногда выпиваешь.
– Это только с девчонками.
– Остальные тоже видят! И делают выводы!
– Какие выводы?
– Из твоей общежитской жизни. Поскольку она вся на виду.
– Я-то при чём?
– Так твои же ведь титечки! Беречь надо.
Лариска уронила слезу, а я пошёл ставить чайник. Соседи скользили мимо меня по кухне молча и сосредоточенно, как шахматные фигуры по доске, поскольку наступил час нашего звукового перемирия. Но когда я с кипятком приблизился к своей двери в свою собственную комнату, то понял, что она закрыта изнутри на задвижку, которую не так давно я установил собственными руками, причём, довольно прочно. Как раз это произошло после первого случая, когда мы с Виктором сломали дверь из-за потери мною ключей, вернее, похищения их вместе с дипломатом в ресторане «Путиловский». Дипломат в данном случае не являл собою посольского работника, а был простым, распространённым в быту, чемоданчиком, не имеющим, кроме ключей, ни малейшей, даже декоративной ценности. В тот вечер, даже, можно сказать, в ту ночь, мы с Виктором притащились ко мне домой уже без чемоданчика и без ключей. Соседи открыли на звонок почти без рекламаций, и мы остались перед комнатной дверью двое на одну. Витька в жизни бы не пошёл со мной, когда не был бы твёрдо уверен в том, что за закрытой дверью у меня хранится бутылка водки. Он осмотрел дверь как матёрый оперативник, сантиметр за сантиметром в квадрате, потом сказал:
– Нет, я её ломать не буду.
– Это ещё почему? – возмутился я.
– Боюсь, что она после меня с косяком выпадет.
