– А что делать?
– Тихо. Только тихо. Вот здесь начинается филёнка, то есть, вставная часть. Её надо аккуратно выбить. Лучше с одного раза, чтобы людей не беспокоить.
– Чем вышибать, как ты думаешь?
– Чем думать – ногой. Сюда становись, получится небольшой разбег и вот в это место…
Виктор фломастером нарисовал на нужном месте мишень для стрельбы из пистолета Макарова.
– Ну, – сказал мой друг, – первый пошёл!
Сразу скажу, что медицина не уронила лицо своё перед МВД, и филёнка вылетела со свистом после первого же захода. Большого треска, надо сказать, не было, но соседи вылетели с шумом. Витя мне сказал:
– Похоже, пролезешь. Давай, я прикрою.
А к соседям обратился с речью:
– Как вам не стыдно, дорогие товарищи! У человека неприятность, а вы крик поднимаете! Вы до чего его довели! Прекрасного врача! Знаменитого хирурга! Честнейшего человека! У себя дома шелохнуться боится!.. Нет, я подниму общественность. Лучших людей района!
Последующих слов Виктора я толком не расслышал, поскольку уже наполовину находился в дверной пробоине, но основной смысл их сводился к дружески-законодательному воздействию на соседей с целью предвосхищения с их стороны проведению несанкционированных ночных собраний и митингов протеста. Впрочем, дверь изнутри отворялась восхитительно, поскольку замок и контактирующие поверхности дверного полотна непосредственно с косяком были мною промазаны лучшим машинным маслом, чтобы создать препятствия возникновению различных механических звуков в момент пользования запорным устройством. Короче, когда затащил я Виктора в свою комнату, тогда только наступила восхитительная тишина.
Мы устроились за столиком у дивана.
– Ну и соседи у тебя, – сказал Виктор, открывая водку. – Что за воспитание… Что за манеры, по ночам орать как потерпевшие… Ну, за нашу российскую интеллигенцию!..
Виктор допил водку, с моим, частично, соучастием, доел грудинку и собрался уходить, сославшись на поздний час, но спросил напоследок:
– Ты помнишь, мы пиво с тобой в баре пили?
– Да как не помнить? Такое не забывается.
– Какое?
– Как хозяин коммерческое пиво вылил, а личное, для собственного употребления принёс. Когда тебя опознал.
– Не, я не об этом. Он скумбрию приносил, помнишь?
– Помню.
– Ты её ел?
– Нет, не ел. Она мне, честно, не понравилась. Не тот был запах.
– Ты смотри… Нюх у тебя тонкий. А мы поели с Владимиром – потом нас так проволокло… Сперва подумали – из-за пива. Ан, нет. Ладно, разберёмся.
И тихо прикрыл за собою предмет, напоминающий по форме дверь.
А тут ещё, как назло, Лариска. Закрылась, видите ли. В коммунальной квартире, где я окружён супостатами, способными нацарапать на меня любую жалобу… Я вежливо постучал в свою же дверь три или четыре раза. Подруга дней моих суровых не отвечала. Вышел сосед. Спросил:
– Что там у тебя, опять?
– Опять, – говорю я, – замок, понимаешь, клинит.
– А ты ей скажи – на себя пусть потянет.
– Тянула уже. Не получается.
– Так, что, теперь дверь доламывать?
– А что делать? Осторожно, у меня кипяток в руках.
– Решай сам, тебе жить.
А чего тут было решать? Чайник я поставил на пол, отошёл на два шага и устремил взгляд на то же самое место, которое не так давно укреплял двумя крепкими плашечками. Мишень для пистолетной стрельбы я рисовать не стал, просто отворил филёнку тем же самым отработанным ударом. Потом произнёс в образовавшееся отверстие волшебные слова:
