«Куда смеяться? или В поисках рофла» - страница 14

Дружба народов и при СССР дышала на ладан. А после распада навеке сплотимого и нерушимого союза национальные различия стали первым поводом для того, чтобы вцепиться друг другу в глотки. В процесс этот был вовлечен и Петр: Зимой он часто катался с друзьями на катке. Он не любил играть в хоккей с большинством, так как в самом конце нужно было убирать коробку от снега. В это время он, обычно, сваливал под шумок снегоуборочных лопат, делая вид, что играет в догонялки. И дома грел свой отмороженный красный нос. Но порой находится человек… который подобно кривой шляпке торчящего из пола гвоздя впивается в равнодушную ногу, порой оставляя след на всю жизнь. Бывает это легкий укол или кровоточащая рана. Зависит от осторожности индивида.

– Ефремов! – подкатил Тигран к троице друзей – ты уже какой раз увиливаешь от уборки катка?

Эго Пети зацепилось за слово «Увиливаешь». Увиливаю? В смысле я увиливаю? Я и не должен ни хера, чтобы увиливать. Он произнес эти слова вслух.

– Но ты же, как и все остальные катаешься тут. Все убираются и потом пользуются чистым катком. А ты что особенный какой-то? – с армянским акцентом недовольно высказал Тигран.

Поникнув головой, Петр хотел уж было пристыдиться этими вполне справедливыми словами, однако его маленький внутренний имеющий по русскому языку трояк патриот уловил акцент. Еще с самого детства он слышал армянский язык, который внушал ему страх перед неизвестным: казалось, немытые гости затевают что-то неладное, прикрывая свои коварные планы неизвестным языком, они могут говорить что угодно, даже оскорблять тебя, а ты и не поймешь… Глаза перевели взгляд с коньков на лицо и разглядели в нем армянские черты: Этот отвратительный большой нос, смуглый оттенок кожи, маленькие черные глаза; все это было так не похоже ни на него самого, ни на людей, обыденно его окружавших, и вызывало в нем глубочайшее непреодолимое отвращение, он сразу вспомнил обезьянок из зоопарка, которые выпрашивают у тебя банан. Человек, стоящий перед ним, в его глазах лишь отдаленно напоминал такового. С человеком можно договориться, каким бы он не был, но с животным договориться нельзя, оно просто не понимает цивилизованной человеческой речи, оно только и может приехать в твою страну и издавать странные звуки именуемые языком, скрывая тем самым аналогичное отвращение и неуважение к человеку и его.

– Ну, так что, Ефремов? – не унимался Тигран.

Петр увидел, как за супостатом наблюдает целая орда таких же. Оглянувшись за спину, он почувствовал, что русских на коробке не меньше. Поднимая груз последствий и преодолевая страх расправы со стороны ига, он громко, в надежде быть услышанным белым братством, сказал: «Я живу в России, и какой-то чурка мне не указ, так что свободен!»

Глаза Тиграна налились кровью, и через минуту снег уже ожидал синего цвета, дабы сильнее походить на флаг прекрасной России для русских. Петр утирал окровавленный нос, пытаясь маневрировать возле противника. Их окружила небольшая лужа людей интернационального разлива. Та редкая вещь, еще способная показать нечто общее между армянином и русским на постсоветском пространстве – первобытное месиво одного человека с другим в попытке его уничтожить.

Петр пнул Тиграна между ног тяжелым коньком, но тот продолжал напирать, будто удара и не было. Пятясь от недруга, он оглядывал собравшийся каток, ему казалось, все кричат то ли «Power! Power!», то ли «Петя! Петя!», поднимая вверх кулаки. Это воодушевило его, и он ударил Тиграна прямо в нос, сразу получив в ответ. Не успев оправиться от удара, он уже валялся на земле под тяжелым весом басурмана, гнев и страх сковали его, и он плевался как мог, не понимая, почему подмога так и не приходит, где же они, мои кровные кореша? Повернув голову направо, он увидел, как русская часть толпы по-прежнему что-то кричит, но никто не осмеливается вызволить его из беды.