Дедушка молча пускал дым в отдушину…
– Правильный говоришь, был, – продолжила разговор бабушка, – а кто партбилет в горкоме на стол бросил? Это счас полегше дышать стало, а тогда? Чуть не упекли, куда Макар телят не гонял, по старости отделался.
– Балаболишь, чего не знаешь, сорока, – осерчал дед. – Пенсию ему начислили курам на смех, а стаж поболе моего. Да што говорить без толку…
В наступившем молчании было слышно, как мерно тикают ходики.
– Займут квартеру-то ихнюю оглоеды какие-нибудь, тогда што?
– Ништо, где наша не пропадала…
– Дед, у меня усы выросли, потрогай! – вскинулся Ванька, удивлённо пощипывая себя за верхнюю губу. – Помнишь, чего обещал?
Дед провёл пальцем по гладкой губе внука и, усмехнувшись, протянул ему цигарку: – На, курни, и впрямь растут.
Обрадованный Ванька жадно затянулся: слёзы посыпались из глаз, он задохнулся, закашлялся и, пошатнувшись, сел рядом с дедом.
– Чему внука учишь? – рассердилась не на шутку бабушка.
– Ништо, – усмехается дед в усы, – зато опосля не будет курить. На, ещё попробуй, – но Ванька не выдержал испытания и с позором ретировался.
– Ноги ноют, к непогоде видать, – вздохнула бабушка и в это время лампочка под потолком мигнула и погасла. В наступившей темноте было слышно, как дед чиркнул спичкой, и кухня озарилась тусклым светом, к неописуемой Ванькиной радости.
Бабушка зажгла керосиновую лампу, и сразу стало гораздо светлее.
– Будем сумерничать, как прежде бывало, – она посмотрела на внука, с интересом разглядывающего лампу, и улыбнулась:
– Ванюшк, загадку вам с дедом задам, слушайте: «Стоит мост на семь вёрст; на мосту дуб, на дубу цвет во весь белый свет». Кто первый отгадает?
– Бабань, ты как маленькая, – засмеялся внук, видя её нетерпение.
– Ни в жисть не отгадаете, – не обиделась бабушка. – То великий пост и пасха. – Она поставила на стол миску, полную крашеных яиц, кулич, полюбовалась и подошла к самовару: – Чайку надо вскипятить.
Дед взял косырь и стал щепать лучину из берёзового полена:
– Утресь в огород ходил, земля подсыхает, скоро копать. Вон, помощник какой у нас растёт, – он собрал лучину и протянул Ваньке, лукаво усмехаясь: – Отнеси-ка бабушке, Иван Николаич.
Ванька сунул бабушке в руки лучину и подбежал к двери. На косяке виднелись какие-то отметины, зарубки. Встав спиной вплотную к косяку, Ванька вытянулся весь, вытянул шею и даже привстал на носки, отмеряя рукой новую отметину над головой.
– Дед, иди смотри, насколько я вырос!
Дедушка подошёл к внуку, поставил его нормально, как положено, положил ладонь ему на темя, и отмерил его рост, процарапав гвоздём на косяке двери новую отметину.
– Ого, почти на сантиметр подрос. Скоро и деда перегонишь, – подбодрил он внука, радости которого не было границ. Стараясь казаться как можно выше и больше, Ванька солидно приблизился к бабушке и стал помогать ей с самоваром.
– Завтра христосоваться с Васькой пойдём, можно, бабань?
– Отчего нельзя, сходите, обычай хороший.
Ванька смотрел на закипающий самовар, на деда с бабушкой, на керосиновую лампу на столе, и на душе его было светло: как здорово вокруг, как он счастлив в этом единственном и неповторимом для него мирке!
Ванька постучал в дверь и прислушался: тишина. Забрякал ногой.
«Кто там?» – послышался недовольный бас Васькиной матери.
– Здрасьте, Ваську можно?
«Спит он», – глухо донеслось из недр квартиры.
– Я подожду, очень надо! – настырно прокричал он в закрытую дверь…
