– Алёша, ты чо сегодня, не в духе, али не в форме? – обратился к бравому безногому инвалиду в тележке один из мужиков.
– Попробуй-ка ты так покататься изо дня в день, – выступил в поддержку инвалида другой мужик, – посмотрю я на тебя через недельку. В какой ты форме будешь, гусь лапчатый.
Все вокруг, включая инвалида, засмеялись.
– Лексей! Уважь обчество, исполни концерт. Уж мы не обидим, – громко попросили из толпы.
– Конешно не обидим, не сумлевайся! – оживились вокруг, с интересом обращая взоры на инвалида: – Просим, Алёша! Давай-давай, не кобенься!
– А может, он устал сегодня, не в силах? Чо пристали к человеку?
– А ты помалкивай! Тебя не спросили…
Алексей-Алёша обвёл взглядом, снизу вверх, толпу ожидавших его решения мужиков, и мутота в его глазах сменилась озорными огоньками.
Все поняли, что концерт будет.
– Тихо вы, угомонись пока! – настала та тишина, какая только возможна у винного ларька в день получки.
Алексей-Алёша прикрыл глаза, сосредотачиваясь, затем приподнялся в тележке своим могучим торсом, насколько возможно, упёрся мосластыми ручищами в деревянные ручки-колодки и, оттопырив зад, громко и чётко пропердел Гимн Советского Союза: целый куплет да с припевом.
Иссякнув, откинулся назад, отдыхая.
Мужики почтительно прослушали концерт, затем один из них поднёс артисту полный до краёв гранёный стакан водки, другой – кружку пива. Все с уважением проследили, как он аккуратно выцедил водку и осушил кружку пива. После этого зааплодировали.
– Спасибо, Алеша, уважил, так уважил! – умилился один мужичок.
– Сроду такого не слыхивал! – изумился другой, помордастей.
– А мы иногда слухаем, – похвалился третий, ражий.
– В день аванса и получки! – вокруг захохотали. В руках у инвалидов появились новые кружки с пивом, стаканы с водкой…
Отсмеявшись, дед попрощался с мужиками, взял Ваньку за руку и они, пошатываясь, пошли домой. Ванька оглянулся, чтобы ещё раз посмотреть на необыкновенного инвалида Алёшу и увидел, как тот, уже пьяный в лоскуты, размахивал руками, кричал что-то, затем вывалился из тележки в грязь и захрапел на всю Старо-Базарную площадь…
В голове у Ваньки шумело, он глупо ухмылялся и, подражая деду, тоже шаркал ногами и лихо сплёвывал, засунув руки в карманы. Споткнувшись, осерчал, как дед: – Тудыттвою растуды, ёкарный бабай!
Дед покосился на него и, затоптав цигарку сапогом, пошёл ровнее. Ванька с сожалением посмотрел на раздавленный окурок и представил, что затягивается цигаркой, как дед. Получалось у него неплохо…
По двору разносилось Борькино чавканье. Ванька утёр пот и с силой потянул пилу на себя – от себя, стараясь не осрамиться перед дедом.
– Не рви пилу, плавно тяни, – усмехнулся дед, и они стали пилить. Наконец, чурбак упал в траву рядом с козлами, а дед с внуком принялись за следующий. Но Ванькины руки уже еле двигаются, держась за ручку.
Из сарая вышла бабушка с пустым ведром из-под помоев.
– Ну, што, пьяницы, утомились?
– Отдохни пока, в сад сбегай, – пожалел дед запарившегося внука, и бабушка заступила на Ванькино место; пила в их руках послушна и проворна, она весело звенит и поёт, роняя в траву жёлтые опилки, и Ванька невольно залюбовался, глядя, как они неторопливо и ладно пилят дрова.
Затем его внимание переключилось на сарай с Борькой…
– И не стыдно тебе, напоил мальца, сраму-то от соседей, хоть на улицу не выходи, – втихомолку корила бабушка деда.
