– Ну, я пошёл, мать, – озабоченно посмотрел на бабушку и ушёл.
Ванька встревожился, вскочил и бросился к бабушке:
– Куда дед пошёл, Борьку колоть?
– Пойдём-ка милок, – бабушка увела его в спальню и, усадив на сундук, присела рядом: – што поделаешь, судьба его такая…
Ванька подозрительно часто зашмыгал носом и отвернулся.
– Ты уши-то заткни, так легше будет.
Он закрыл уши руками и настороженно прислушался: вроде тихо.
– Привыкли, чай, к нему, – сквозь слёзы бормотала бабушка, – из поросёнка малого, вон какого здоровущего борова, взрастили…
И вдруг даже сквозь заткнутые уши прорезался истошный, пронзительный Борькин визг и оборвался, а Ванька заплакал, уже не прячась.
– Помогать пойду, – вздохнула бабушка и нехотя побрела на улицу.
– Борька, зачем они тебя так, Борька, – шептал Ванька, сидя в одиночестве и дав волю слезам, затем встал и робко вышел, всё ещё не веря в случившееся несчастье.
То, что он увидел, заставило его содрогнуться от ужаса и отвращения; страшная картина распяленной туши потрясла его и он замер, не в силах отвести глаз от того, что ещё недавно было живым и весёлым боровом.
Туша висела в сарае вниз головой и покачивалась, когда дед поворачивал её, а сосед палил шерсть, водя пламенем горелки по шкуре.
В сторонке бабушка проворно разделывала на дощатом столе внутренности, от вида и запаха которых Ваньку замутило, и он бросился бежать в сад…
Красные языки пламени жадно лижут ботву, трещат стебли и сучья, разгораясь в костёр, и вот уже во всю гудит пламя, освещая лица очарованных необыкновенным чудом мальчишек и ещё более сгущая сумерки.
У Паньки в руках котелок с картошкой, и он преисполнен важности.
– Пора в поход отправляться, а то холодно будет, грязь, – Ванька смотрит на развалившихся вокруг костра друзей, ожидая поддержки.
– В следующее воскресенье отправимся, – решает Сашка, – да, Симак?
Симак молча соглашается, оглядывая огороды:
– Здесь сети с утра как раскинем, и все щеглы наши будут, – мечтает он вслух с блаженной улыбкой.
– Мне синицы нравятся, – возражает Ванька и тяжело вздыхает.
– Щеглы умнее синиц, – авторитетно заявляет Васька; он разворошил прутиком прогоревшую ботву и, взяв услужливо поданный Панькой котелок, вывалил картошку в тлеющие угли, закидав её горячим пеплом.
– Борьку жалко? – глянул он на расстроенного друга, тот кивнул.
– Што, борова закололи? Поедим теперь сальца! – оживился Симак.
Ванька оглядел друзей и содрогнулся, вспоминая:
– Я его зимой из соски молоком поил. Если бы вы слышали, как он страшно кричал перед смертью.
Мальчишки замолчали, наблюдая, как Васька разгребает золу.
– Налетай! – он первым подхватил картофелину, и вот уже все мечут огненные картошки в руках, упрямо отдирая чёрную, обуглившуюся кожицу вместе с картофельным мясом, и с аппетитом жуют их.
– Соль забыли, – сокрушается Панька, хватая очередную картошку.
– Ты и без соли всю слопаешь, – отталкивает его Симак, тщетно шаря в золе палкой. – Так и есть, слопал, ну и дошкольник! – восхищается он с досадой, и друзья неистово хохочут, позабыв обо всём на свете.
Ванька смеётся вместе со всеми, загораясь ещё одной идеей:
– Вот найдём в тех пещерах саблю или ружьё, а может пистоль, в музей сдадим. Дед рассказывал…
– Слыхали мы. Братан говорит, если клад и был, давно растащили.
– Говорят же тебе, не нашли, – накинулся на Симака Васька.
– Фома неверующий! – засмеялся Сашка, и мальчишки в наступающей темноте горячо заспорили о будущем походе.
