– Что-что?
– Ваша компетенция. Поставщики сидят в Амстердаме. Вы представляете в Амстердаме закон.
– Много ли друзей вы заводите за год? – вежливым тоном поинтересовался ван Гельдер.
– Я в этом деле не для того, чтобы заводить друзей.
– А для того, чтобы уничтожать людей, которые уничтожают людей, – миролюбиво сказал де Грааф. – Мы знаем о вас немало. У нас есть пухлое досье на майора Шермана. Не желаете ли взглянуть?
– Древняя история вызывает у меня скуку.
– Предсказуемо. – Де Грааф вздохнул. – Послушайте, Шерман, даже самая лучшая полиция в мире может упереться в бетонную стену. Именно это случилось с нами… хоть я и не утверждаю, что мы лучшие. Все, что нам нужно, – это зацепка, одна-единственная зацепка… Может, у вас есть какая-то идея? Какой-то план?
– Я же только вчера прилетел. – Порывшись в правом внутреннем кармане брюк, я протянул полковнику два клочка бумаги, найденные у мертвого дежурного по этажу. – Тут какие-то цифры. Может, номера? Они вам что-нибудь говорят?
Де Грааф подержал бумажки под яркой настольной лампой и положил на стол.
– Нет.
– А нельзя ли выяснить? Может, это что-то важное.
– У меня очень способные помощники. Кстати, откуда это у вас?
– Дал один человек.
– Следует так понимать, что вы забрали эти листки у одного человека?
– А есть разница?
– Разница может быть огромной, – наклонился вперед де Грааф, чьи лицо и голос стали вдруг очень суровыми. – Послушайте, майор Шерман, мы знаем ваш метод: выводить противников из равновесия и удерживать их в таком состоянии. Нам известно, что вы склонны переступать рамки закона…
– Полковник!
– …Убедительно обосновывая свои действия. Допускаю, что вы и не оставались никогда в этих рамках. Мы осведомлены о вашей расчетливой тактике, возможно столь же эффективной, сколь и самоубийственной, – о бесконечном провоцировании в расчете на то, что кто-нибудь не выдержит и сорвется. Майор Шерман, пожалуйста, не пытайтесь спровоцировать в Амстердаме слишком многих. А то у нас слишком много каналов.
– Не собираюсь я никого провоцировать, – сказал я. – Буду сама осторожность.
– Не сомневаюсь, – вздохнул де Грааф. – А теперь, как я понял, ван Гельдер хочет вам кое-что показать.
Ван Гельдер показал. В его черном «опеле» мы доехали от управления полиции на Марниксстраат до городского морга, который моментально меня разочаровал.
Этому зданию не хватало староевропейского шарма, романтики и ностальгической красоты Амстердама. Такой морг вы найдете в любом городе – холодный… нет, не так: очень холодный, стерильный, бездушный, отталкивающий. В главном помещении, по всей его протяженности, двумя рядами стояли белые столы с мраморными – но лишь на вид – столешницами, а боковыми стенами служили холодильные камеры. Тамошний распорядитель, облаченный в безукоризненно накрахмаленный белый халат, был румян, общителен и весел; казалось, он в любую секунду готов разразиться хохотом. Весьма странная черта для работника морга… Хотя, если вспомнить, в Англии немало палачей прослыли душой трактирной компании.
По требованию ван Гельдера весельчак подвел нас к одной из стальных дверей, открыл ее и вытянул стальной же поддон, который плавно катился на роликах по стальным полозьям. На этом поддоне под белой простыней угадывалась человеческое тело.
– Канал, из которого его выловили, называется Крокискаде, – заговорил ван Гельдер совершенно равнодушным тоном. – Это на окраине, близ порта; вы бы не назвали его амстердамской Парк-Лейн. Ханс Гербер, девятнадцать лет. Лицо показывать не стану, он слишком долго пробыл в воде. Его случайно обнаружили пожарные, когда доставали сорвавшуюся с набережной машину. Не случись этого, он мог бы пролежать там еще год или два. Кто-то намотал ему на талию несколько старых свинцовых труб.
