– Это почему это?
– Очень я брыклива. Да и шкура моя горящая бронзу твою расплавить может. Недаром солнечной лошарой меня прозвали.
– Царь Пётр про солнечную лошадку тоже рассказывал. Только не понял я его.
– Что ты всё царь да царь. И трёх лет не пройдёт – титул Императора Всероссийского принять Петра Алексеевича попросят. Потом Петром Великим нарекут. Так ты уже сейчас начинай звать его Великим. Кто знает будущее – тому мир не загадка! Ну, ладно, бывай здоров. Поскачу я. А то здесь рядом ромалы костры жгут. Живодёру на шкуру меня продать собираются. Шкура-то у меня – ух, какая ценная!..
Ускакала Лошара Игнатьевна. А Петруша недолго думая снял кафтан, постелил его на сухие листья. Потом расстегнул красный камзольчик, сложил вчетверо и, подложив, как подушку под голову, спать улёгся.
Не успел закрыть глаза, девица молоденькая к нему шасть! На плечах платок цветастый, на шее тарелка медная на ниточке. В косы золотые монеты вплетены. Сверкают, позванивают! Сама девица уже взрослая, а ростом с полтора локотка всего.
– Ты кобылу тут не видал? Ржёт она, будто смеётся. Чего молчишь? Язык зажевал от страха? Ружа меня зовут. А ты кто таков? Ну, я и сама догадалась. Ты кукла немецкая!
– Был я куклой. Теперь вроде человеком становлюсь потихоньку. Так что ты меня не пугай! Меня сам государь Пётр Алексеевич повелел изготовить.
– Подумаешь, задавака! Меня сам Господь Бог изготовил. И то не хвалюсь.
– Ты в селе Тайнинском живёшь?
– Не-а. Мы – ромалы. Сегодня – здесь, завтра – там. Ты лучше вот чего… Если и вправду не кукла, а живой… Хочешь, всяким дурачествам тебя обучу? Гляди: вот у меня серьга. Я её проглочу, а назад воробушка выплюну. На ярмарках научу тебя дурня корчить. Ты не смотри, что я карлица. Я учить хорошо умею!
– Не буду дурня корчить! Хочу ызящным кавалером стать.
– Зря ты так. Ваньку валять – оно и выгодней, и веселей. Глянь, сколько вокруг обалдуев. Правда, все они себе на уме! Только притворяются обалдуями. А тебя как зовут, молодой-красивый? – вдруг в два раза громче пропищала Ружа.
– Петруша Михайлов я, куклак государев.
– Ну, тогда сам Бог велел тебе с нами на ярмарках петрушечную комедию ломать!
– Не буду ломать комедию. Отечеству служить желаю. Для этого меня смастерили.
– Да ты просто куклак недоделанный! Кто ж всерьёз Отечеству служить станет, когда другими делами промышлять можно? А ты даже не можешь молодую особу развлечь. Ладно, не гляди букой. Хочешь, куклачок-дурачок, я тебе погадаю? Что с тобой будет, мигом скажу.
– Ну его к лешему, твоё гаданье. Не желаю знать, что будет. Мне бы ночь продержаться да день простоять.
– А тогда давай я тебе на доске волшебной покажу, чем твои знакомцы сейчас заняты?
– У меня и знакомцев-то – стряпчий Ленин, шутяра Балакирев да князь Меньшиков.
– Вот я тебе и покажу, что они делают. Идём со мной.
Напялил на себя Петруша камзол и кафтан, надвинул на лоб треуголку и пошёл за карлицей Ружей.
Вскоре в невысоком шатре они очутились. Ружа из-под тряпья доску скоблёную ловко выдернула. Провела по ней ноготком – доска, как пламенем, запылала.
– Гляди сюда! А я за мурсой пока сбегаю. Угощу тебя на славу!
– Что за мурса такая?
– Ну, морс, по-вашему. Всё, побежала я. Ты на доску гляди!
Глянул Петруша на пылавшую доску. А там, в дыму и мерцании – Балакирев Иван. Рядом с ним – государь.
Упал Балакирев царю Петру в ноги:
– Прискучило мне, Алексеич, быть шутом при дворе! Воля твоя, конечно. А только перемени моё шутовское звание на какое-нибудь другое.
