– У меня плохое настроение.
– А, ну да. Уже две ночи убил на медовые речи, а на балкон тебя так и не пустили…
Алексас, не ответив, хлопнул дверью спальни, которую последний год они снова делили на двоих – как в детстве. Достав из шкафа баночку с лекарством, подошёл к зеркалу на стене, чтобы щедро натереть скулу прозрачной мазью.
– Однажды я его одолею, – сказал Алексас, когда по комнате поплыл острый аромат пронзительно-пряных трав.
– Одолеть альва может разве что амадэй какой-нибудь. Герланд сам говорил.
– Я помню. И я всё равно его одолею.
– Когда-нибудь и я магистра одолею. Может быть, – добавил Джеми с сомнением. – Ничего, тяжелее всего в учении!
Алексас промолчал, наблюдая в зеркале, как свежая ссадина подживает на глазах. Когда от наглядной оценки за урок осталась лёгкая краснота, перевёл взгляд выше, на отражение портрета рядом с кроватью.
Нарисованные лица родителей одобрительно посмотрели на него в ответ.
До того, как тело Алексаса погребли в фамильном склепе Торнори, он поразительно походил на отца. Высокий, широкоплечий, даже глаза одинаковые – пронзительно-синие, с жёлтым ободком вокруг зрачка, похожим на крохотную золотую корону. Отец носил усы и бородку, Алексас от них отказался – по мнению Джеми, зря: с усами и бородой выходил вылитый паладин со старинных гравюр. Зато младший Сэмпер уродился в мать, получив в наследство кудри, веснушки, светлые васильки в глазах и невыносимую женственность черт. Хоть рост ему достался отцовский, но эта материнская тонкая кость…
Иногда Джеми с отвращением думал, что обряди его в платье, и из него вышла бы симпатичная девочка. Тем хуже, что симпатичная.
Не считая воспоминаний брата, родителей Джеми знал только по портрету. Зато Алексас помнил и отца, и мать, и их убийцу: девушку с окровавленным мечом, не альвийку, но с альвийскими искрами в бесстрастных тёмных глазах. Он постоянно её вспоминал – чтобы не забыть до поры, когда сможет найти. Что найдёт, Алексас не сомневался: убийца могла быть только полуальвом, а таковых по Срединному разгуливало совсем немного.
Именно поэтому Алексас так стремился одолеть Герланда, а Джеми силился освоить все боевые каскады. Пусть младший Сэмпер убийцу родителей не помнил, зато прекрасно знал, кто повинен в Кровеснежной ночи – и на чьих руках в конечном счёте вся кровь, что пролилась тогда во дворце.
– Ладно. К сегодняшней ночи готов, – когда Алексас отвёл взгляд от портрета, в голосе его не было и тени сентиментальности. – А тебе пора на урок.
– Ты опять под тот балкон собрался?!
– Пристрастия друг у друга мы пока не позаимствовали. Если тебя погружение в новую книгу приводит в экстаз, мне для этого требуется погружение несколько иного рода.
Фыркнув, Джеми перехватил контроль над телом и побрёл в кабинет магистра.
Учитель дремал в кресле, окружённый книжными стеллажами, ароматом бумажной пыли и косыми тенями: они тянулись к стенам, точно хотели уползти от тёплого света в центре комнаты. Когда Джеми аккуратно затворил дверь, магистр Торнори открыл глаза – одновременно с тем, как щёлкнул замок.
– А, Джеми. – Магистр давно научился отличать ученика от его соседа по телу. Если верить Найджу, перепутать их с Алексасом было сложно; Джеми это не удивляло. – Садись.
Другое кресло само собой выдвинулось из-за письменного стола, чтобы дорогой воспитанник мог занять место напротив. Учитель для этого лишь едва пальцами шевельнул – Джеми завистливо шмыгнул носом.
