– Что вы ворочаете-то вообще? Пятьдесят рублей за килограмм мяса? – щекастый седой мужик барабанил пальцем по витринному стеклу, за которым лежали, наваленные на полки, куски свежей говядины. – Вы ответите за этот грабёж! Где ваш заведующий?
Посетители зыркали на продукты, на ценники, на отстранённо-безучастные лица продавщиц.
– У, хапуги-рвачи…
Валерьян, походив по магазину, купил на тридцать рублей три банки консервированной кильки и десять яиц. Никогда ранее не доводилось ему, тратя деньги, испытывать столь ощутимый прилив скаредности.
Обратно он шёл притихший. Из сгустившихся облаков сыпал мелкий крупяной снег, неприятно царапая щёки и нос.
За перекрёсток до общежития Валерьяну повстречался Олег Ширяев, сосед по этажу. Могучий, косолапящий по-медвежьи, неотёсанный парень-обрубщик в спешке перебежал через улицу на красный свет и, поскользнувшись возле бордюра, задел его плечом.
– Аккуратнее, – предостерёг Валерьян.
– А, ты… – Ширяев приподнял над бровями низко нахлобученную шапку.
Он замигал толстыми веками, протёр каштановые ресницы.
– Видал, что в магазинах творится?
Валерьян угрюмо кивнул.
– А за водку знаешь, сколько теперь заламывают?
Не охочий до выпивки, на ценниках в алкогольных отделах Валерьян не задерживал взгляд.
– И сколько же? – из любопытства спросил он.
– Семьдесят девять рублей!
– Это за пол-литра-то?
– За ноль-семь, – поправил Ширяев. – В коммерческом. Но и за пол-литра тоже будь здоров… По шестьдесят два с полтиной дерут.
Он потупился в нерасчищенный, в ледяных бугорках, асфальт, замотал головой, будто наваждение отгоняя.
– Кто бы вчера в такое поверил…
– Купил?
– Откуда?! Вот думаю у кореша призанять.
Ширяев потёр румянящиеся на холоде щёки, крупный, картошкой, нос.
– Слушай… – шмыгнув, он ткнул Валерьяна кулаком в грудь. – А ты сможешь добавить чуток? Вместе дрябнем.
Валерьяна пить не тянуло, но из житья в общежитии вынес, что рабочий люд на прямые отказы обидчив.
– Экзамен на носу, – вежливо уклонился он.
– Да мы так, для настроения. Успеешь отрезветь.
– По матанализу готовиться надо. Схвачу «трояк» – останусь без стипендии. А с такими ценами – сам понимаешь…
Довод про цены оказался весóм.
– Понимаю, – прогудел Ширяев. – Всякой копеечке будешь рад.
Он заспешил по улице дальше, широко поводя кургузыми плечами при быстрой ходьбе. В пелене густо повалившего снега фигура его скоро сделалась трудноразличима.
Первый экзамен Валерьян сдал на «отлично», но следующие два – на «хорошо». Дежурства на заводской проходной легли неудачно, выпав на дни, отведённые университетским расписанием для подготовки. Схваченные «четвёрки» лишали права на повышенную стипендию, что означало усугубление бедности для Валерьяна.
Не сразу сумел он приноровиться: правильно распределять траты. Средства расходились стремительно; только опытным путём ему удалось уяснить, что, покупая нужные мелочи вроде бритвенных лезвий, зубной пасты, ручек и карандашей, он лишает себя еды. Ему приходилось неделями скрести подбородок негодным лезвием, выдавливать из тюбика крошечные, с полногтя, капельки пасты, чтобы сберечь на покупку картошки и макарон рубли.
Приглядываясь к тому, как экономили жёны рабочих, Валерьян учился дотошной экономии сам. По утрам он жарил на кухне яичницу не из двух, как привык, а из одного яйца, но заправлял её несколькими колечками лука и ложкой каши. Крупу тоже приходилось беречь. Прикончив припасённые с Нового года пачки гречки, он не стал покупать других, а перешёл на пшено. Три банки консервированной кильки получилось растянуть на неделю, но новые оказались не по карману. За этот срок килька в томате увеличилась в цене почти двукратно: с семи рублей до двенадцати с копейками.
