Купель Императрицы - страница 11

– Это мойка, так сказать, – вырвал меня из оцепенения голос Харона, звучавший столь обыденно, словно вокруг не было ничего необычного. – Воспользуемся на обратном пути, чтобы очистить комбинезоны и оборудование. А когда минуем…

Харон запнулся, увидев мое замешательство. Он тоже повернулся к воротам и неспешно оглядел их, освещая лучом своего налобного фонаря. Затем похлопал меня по плечу и молча кивнул, несомненно понимая всю глубину моего благоговения, сравнимого с религиозным трепетом от созерцания божественной святыни.

Не переставая поглядывать на врата, я осмотрелся вокруг: высоко под сводчатым потолком негромко гудела широкая зарешеченная труба вытяжной вентиляции, а из стен – с двух сторон от нас – торчали трубки с распылителями; на левой – располагался небольшой рычажок, а к стене справа, в специальном держателе, крепился более крупный металлический рычаг. Сняв его, Харон повернулся ко мне с последним напутствием:

– Когда минуем врата – вопросов не задавай, все откроется в должное время! Смотри, слушай, да на ус мотай, так сказать. И делай все, что я скажу! Понял?

– Понял, – ответил я, едва расслышав собственный голос под маской, и повторил, но уже громче: – Понял!

– Молодец, Парень!

Харон подошел ближе к воротам: там же, с правой стороны, как я теперь мог видеть, в стене имелись два гнезда – разводной и запорный механизмы. Вставив рычаг в верхнее, Харон еще раз взглянул на меня.

– Ну, – он перекрестился и взялся за рукоять рычага, – с Богом…

Рокочущий водоворот безнадежно увлекал меня в центр жерла. Беспомощно барахтаясь, я хватался за воду, словно стараясь зацепиться за нее. Там, в глубине водяной воронки, разверзалась омерзительная пасть, усеянная сотнями шипообразных, кривых зубов. Тошнотворная масса, пузырясь и булькая, извергалась из недр изголодавшейся твари. Свод колодца, цепи, мраморные ступени и трон – все кружилось в моих глазах, как в жутком калейдоскопе.

– Харон! – кричал я из последних сил, едва слыша себя. – Харон!

Подобно шарику на рулеточном барабане, совершив несколько кругов по кромке водоворота, я ударился о склизкую челюсть хищной пасти и угодил прямо в нее. Я скользил вниз по гноящемуся языку, обдираясь в кровь о лезвия зубов, устилавших нёбо. Обжигающая жижа выплеснулась из утробы твари, обволакивая и затягивая меня в глотку, словно в гибельную трясину. В последней тщетной попытке спасения я вытянул руки над головой, впиваясь взглядом в угасающий проблеск свободы… и пасть с лязгом захлопнулась.

Жадно глотая воздух, я подскочил на кровати; сердце рвалось из груди и болью отдавалось в висках. Харон, дремавший в кресле-качалке, тоже встрепенулся и скинул с себя плед. Он, как и я, по-прежнему был одет в рабочую поддежку.

– Тише, тише! – с отеческой заботой укладывая меня обратно, приговаривал Харон. – Все хорошо. Видишь – это я, это – твоя келья. Все хорошо.

Он поправил влажную повязку на моей голове, присел на край кровати и продолжал:

– Ну ты меня и напугал. Я уж думал – все, придется нового Парня выписывать.

– Я… я не справился?

– Еще как справился! – наставник слегка похлопал меня по плечу. – Ты, Парень, в рубашке родился.

– Так сказать? – усмехнулся я.

– Точно, – улыбнулся Харон, – так сказать.

– А как я… как я здесь-то очутился? – опомнился я.

– Ну как… я тебя сперва повыше на ступени вытащил, пульс пощупал – живой, дышишь. Доделал работу. Нельзя было не доделать. Ну а потом уж тебя потащил. Правда, за вратами пришлось скинуть баллоны, иначе не вытащил бы. Так что, за ними еще придется вернуться.