В результате долгой практики мне большей частью удавалось скрывать от Джоан свои вовсе не братские чувства. Иначе она начинает ерзать, прятать от меня глаза и быстро находит предлог, чтобы расстаться. И если я хочу наслаждаться обществом Джоан, надо принимать ее условия.
Она искренне обрадовалась, узнав о моей службе у Джеймса Эксминстера. Хотя скачки совершенно не интересовали ее, она прекрасно понимала, что означает такой успех.
– Это вроде того дня", когда дирижер вытащил меня из хора!
Мой первый восторг улегся, превратившись в уютное тепло удовлетворения. Не помню, чтобы я когда-нибудь чувствовал такое внутреннее согласие с жизнью.
Я рассказал ей о телевизионной передаче.
– Завтра? – спросила она, – Хорошо. Кажется, я свободна и смогу посмотреть. Ты ничего не делаешь наполовину, верно?
– Это еще только начало!
И почти поверил в это сам, До студии Джоан мы шли пешком. Был ясный свежий вечер. На темном небе холодновато светились звезды. Мы остановились у двери Джоан. Я посмотрел на нее, Это было ошибкой.
Темные волосы, растрепавшиеся во время прогулки, четкая линия шеи, ее грудь совсем близко от моей руки – все это безжалостно повергло меня в то смятение, с которым я боролся весь вечер.
– Спасибо, что пришла, – отрывисто сказал я. – Спокойной ночи, Джоан. Она удивилась:
– Разве ты не зайдешь выпить кофе... или чего-нибудь еще?
– Чего-нибудь еще! Да! – Но я едва выговорил:
– Больше ни глотка, ни кусочка не могу проглотить. И кроме того, там... Брайан...
– Брайан в Манчестере, на гастролях, – ответила она. Но это была лишь информация, а не приглашение.
– А-а. Ну, все равно. Мне, пожалуй, лучше лечь спать.
– Ну что ж. – Ее это не трогало. – Прекрасный был обед, Роб. Благодарю! – Она дружески положила мне руку на плечо и улыбнулась на прощанье.
Когда дверь захлопнулась, я отчаянно выругался вслух. Легче не стало. Я посмотрел на небо. Звезды продолжали мчаться по своим орбитам, равнодушные и холодные.
На студии Национального телевидения меня встретили, как говорится, в семействе Финнов, по разряду «Д.В.П.» – «Довольно важная персона». Моя мать была знатоком, различавшим все оттенки между «О.В.П.» и «Д.В.П.», и неизменно подмечала каждую деталь. Ее понимание передалось мне в очень раннем возрасте. Нынешнее удовольствие усиливалось оттого, что долгие годы я был «Н.В.П.» («Неважная персона»).
Сквозь качающиеся стеклянные двери я попал в гулкий вестибюль и спросил у дежурной, куда мне идти.
– Не присядете ли? – предложила она, указав на стоящий рядом диван. Я сел. Она сказала по телефону:
– Мистер Финн здесь, Гордон.
Через десять секунд из коридора появился веснушчатый молодой человек с видом преуспевающего служащего.
– Мистер Финн? – широким жестом протянул он мне руку в белоснежной манжете с золотой запонкой. – Рад с вами встретиться. Я помощник режиссера Гордон Килдер. Морис в студии. Предлагаю пойти наверх и перед началом выпить по стаканчику.
В небольшой безликой приемной на столе стояли бутылки, стаканы и четыре тарелки со свежими, аппетитного вида сандвичами.
– Что вы будете пить?
– Спасибо, ничего.
Это его не обескуражило.
– Тогда, может быть, после? – Он налил в стакан немного виски, добавил содовой и, улыбаясь, поднял:
– Желаю удачи. Вы впервые на телевидении? – Я кивнул. – Самое главное – естественность. – Он взял сандвич с чем-то розовым внутри и звучно откусил.
