Но его последние слова уже не были услышаны прибывшим медиком, позаглазно величаемым Борей-Тошнотиком за вечную присказку, применяемую ни к селу, ни к городу: «Будем лечить или пускай живёт?»
В скором времени в поселковом штабе сотрудников, возле которого их малолетнее потомство обычно играет в бесконвойников, грозным хозяином колонии Любопытновым было дано распоряжение, от которого и захочешь, да не отвертишься. Как начальнику отряда, где совершилось преступление, мне надлежало за старшего со специальной командой немедленно отбыть водным путём в райцентр для погребения безвременно усопшего Сергея Кожевникова.
С некоторых пор умершие насильственным образом должны были предаваться земле в ближайших местах захоронения, причём без оповещения об этой печальной процедуре близких родственников. Не буди, право, тот и упомянут, у кого в чести эти вести про инструкцию о почивших в бозе «пассажирах», кому ещё сие из зоновских неведомо?
О таковых, отошедших от мира сего, надобно телеграфировать сродственникам в течение суток, но об этом даже и пикнуть не заикайся. Начальство не свой брат: много говорить не станет, за ушко да на солнышко. Недолго и самому одним росчерком пера загреметь под фанфары, не успеешь оглянуться. Поэтому во избежание неутешительной перспективы оказаться на законном месте своих наголо стриженных подопечных, приказы власть предержащих, понятное дело, подчинёнными не обсуждаются, а исполняются.
В походном порядке ко мне прикрепили того же медика Борю-Тошнотика, а еще режимники выделили «двоих из ларца»: пару схожих друг с другом осуждённых в одинаковых робах, вооружённых новыми лопатами на долгих ручках. В сопровождении немногословного прапора Пушистого из конвойной роты, о котором местные ценительницы мужеского внимания шептались, что у него выше пояса – очевидное, а ниже – невероятное, вся компания через узкоколейную дорогу ходко подтянулась к дебаркадеру, соседствующему с местом моего обитания.
Здесь к каждому дому проложена узкоколейка. Посёлок с несколько зловещим названием Курдюг стоял на таёжно-болотистом топком месте, поэтому кругом подсыпали опилками с пилорамы, и везде были построены мостки. По узкоколейным путям, проложенными через всю территорию, мотовозами подвозили дрова жителям и материалы к строящимся домам. Тутошний грунт не выдерживал ни трактора, ни грузовика.
Повсюду – дощатые настилы для хозяйственных нужд, такие же тротуары вдоль и поперёк, некоторые даже на сваях, – дощатое царство. У домов сарайки с дровами прямо в лес глядят, а вокруг, что на картинке, ягодник, – коль охота, трескай себе на здоровье. Или собирай белые грибы, каких хоть косой коси.
С другой стороны – речка, где уже пришвартовалось, так сказать, неповторимое для всех времён и народов плавсредство – наш вечно незаменимый «Курдюг». Наименовка судна в житье-бытье также была произносима с ударением на первом слоге, как и у самого посёлка, находящегося на слиянии Курдюжки с её притоком Копсаркой.
Бывало, идёшь за водой зимним вечером к проруби, в памяти встаёт гоголевская «Диканька», большое сходство: такое же безмолвие, капустный хруст морозного снега под валенками, серебристо-зальделая прорубь и луна золотой царской чеканки, – светло, как днём. А в летне-нынешнюю пору источником утоления жажды служила общая колонка, содержащая омертвело-недвижимую, ржавую жидкость, именуемую водой.
