Мы и дружили. Если же ко мне в гости приезжала Ольга, переехавшая в соседний городок, уже замужняя женщина, я по негласному уговору, звонила Мишке. И он через пару часов был тут как тут с букетом цветов, бутылкой хорошего вина и коробкой конфет, весёлый и неистощимый на шутки, забавные рассказы, всевозможные смешные курьёзы. Эти встречи всегда носили характер общения школьных друзей, а что там творилось у Мишки внутри, знал только он.
«Переболел» ли Мишка уже своей любовью к Ольге, или нет, это был его собственный мир, в который я не вторгалась и не «царапала» ни взглядами, ни намёками, ни вопросами.
Сидя в удобном мягком кресле, под воспоминания детских лет о нашей с Мишкой дружбе, катании с откоса на лыжах, его не шуточной любви к моей однокласснице и подруге, я незаметно погрузилась в сладкую дрёму. Из дрёмы меня вырвала неожиданно возникшая за стеной громкая песня соседей, вероятно вернувшихся с площади от городской ёлки, куда и я раньше ходила с родными, с подругами, в новогоднюю ночь перед застольем. За стеной громкоголосо пело несколько голосов: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…»
Стрелки часов сошлись на двенадцати, я выпила своё «вино» под праздничный гул, доносящийся от соседей через стенку, отщипнула ягодку от кисти красного винограда. За стеной женский голос с печалинкой в интонации опять громко запел: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, звон бокалов шумит, с молодою женой мой любимый стоит…». Тут же несколько женских и мужских голосов перебили поющую, загорланив, что было мочи: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня…» Песнопение сменилось весёлым смехом. Началась новогодняя ночь. Я знала, что не усну, но выключила везде свет, раздёрнула шторы на окнах и снова уютно устроилась в кресле, словно ожидая запоздавшего долгожданного гостя…
Но постепенно дрёма окутывала меня своей зыбкостью и через неё слышалось: «Динь, динь, динь. Динь, динь, динь, с молодою женой мой любимый стоит…», толи в праздничном шуме продолжал петь печальный женский голос за стеной, то ли в моей памяти удерживался грустный напев…
Пологий курган, заросший густым разнотравьем, как и прежде, неожиданно предстал предо мной. И я покорно пустилась в уже ставший привычным, обход этого знакомого до мельчайшей былинки пустынного места вокруг кургана. Потом по спирали стала всходить к невысокой плоской его вершине, пока не останавливалась от негромкого, застенчивого, милого голоса: «Дуняша».
И всегда в это время наступало резкое пробуждение, словно сон был хранителем тайны, скрывающейся за этим голосом, на вершине пологого степного кургана, до которой мне ни разу не удавалось подняться в однообразном и периодически повторяющемся сне.
Закончилась зима, весна, лето, наступила тёплая яркая осень.
За много лет я привыкла к своему одиночеству и к внутреннему ожиданию чего-то очень нужного и важного для меня, чего и сама не осознавала. Просто было чувство, что я не сделала что-то важное, от чего вся моя жизнь станет иной. Какой – я не знала, но – иной…
Вечер был тёплый, в окошко смотрела огромная полная луна, ничто не нарушало тишины во всём доме, уснувшем перед следующим рабочим днём …
Знакомый до мелочей пологий курган предстал передо мной в тишине тёплого осеннего дня. Я медленно обошла вокруг кургана и стала подниматься на его вершину. И услышала негромкое застенчивое: «Дуняша» …
