Похоже, двое на кухне были слишком заняты разговором, чтобы услышать тихие шаги в коридоре и понять, что их общение стало достоянием третьего. Судя по интонациям, мама распекала сына, который угрюмо бурчал какие-то невнятные оправдания.
– … главное, мне звонит Сергей Сергеевич и сообщает, мол, сынок ваш совсем институт не посещает. Сессию завалил фактически, только из уважения к вам ему тройбаны выставили. Но это в последний раз, – наступала Ирина Львовна, голос которой звучал очень грозно, подобно прокурорскому в суде над особо опасным преступником, – ты, что, в армию захотел? Два года коту под хвост? О чем ты вообще думаешь? В ПТУ собрался? Так ведь это ненадолго, весной заберут в армию и все! Или на моей шее всю жизнь думаешь сидеть, с Ленкой этой своей вместе?
– Когда это я на твоей шее сидел? – угрюмо процедил в ответ Павел.
– Да всю жизнь! – почти взвизгнула Ирина Львовна, но тут же снова понизила голос, видимо, опасалась привлечь внимание остальных обитателей дома, – Кто тебя вечно выручает? Кто кормит – и тебя, и твою жену?
Елене очень захотелось немедленно удрать от кухонной двери. Обратно, под спасительное одеяло, извечное прибежище от любых неприятностей, но усилием воли она заставила себя стоять и слушать. Первый раз в жизни Елена решила проявить свой характер, самой во всём разобраться. Но без информации о том, что происходит в реальности, это было невозможно. «Я должна узнать правду!» – сказала себе мысленно Елена и снова обратилась в слух.
– Я сам зарабатываю! – с вызовом выпалил Павел.
– Ах, сам? – в голосе Ирины Львовны зазвучал неприкрытый сарказм, – А кто моей машинке швейной, чехословацкой, ноги приделал? Бэлла что ли?
– Да куплю я тебе машинку, еще лучше, – после паузы глухо пробурчал Павел.
– Мне не надо лучше, мне надо мою! – с горечью всокликнула Ирина Львовна, – Как ты не понимаешь, я к ней привыкла, она настроена так, как мне надо. Это мой хлеб. Ты отнял у меня то, чем я зарабатываю на жизнь. И кормлю вас, кстати говоря!
– Да ладно, на жизнь она зарабатывает… – огрызнулся Павел, – Что я, не знаю что ли, ты к этой машине лет пять не подходила. У тебя на работе этих машинок штук десять, шей – не хочу.
Это стало его ошибкой. Ирина Львовна заговорила таким страшным тоном, что даже Елена за дверью вздрогнула и съёжилась:
– Ты что неужели не понимаешь, балбес великовозрастный, что каждая швейная машина на моей работе, это чье-то рабочее место? Заметь, не мое. И не твое дело, когда я последний раз сидела за машинкой. Это моя вещь и только моя. Я советую вернуть её как можно скорее. Слышишь? И не забудь про сессию.
– Да верну я, сказал же. И сессию сдам, не волнуйся. Там такие предметы остались… – виноватым тоном забормотал Розенблат.
Видно, и его пронял жуткий тон матери. И тут Елена испугалась ещё больше, потому что услышала ужасный звук – скрип отодвигаемого стула. Не помня себя, она опрометью бросилась в свою комнату, стараясь при этом всё же ступать на цыпочки. К её облегчению, кажется никто из говоривших на кухне, не понял, что их подслушали. Вскоре Розенблат бухнулся на диван рядом с нею.
– Почему ты не сказал мне, что у тебя проблемы в институте? – поинтересовалась у мужа Елена на следующее утро, когда они проснулись
Но к этому времени Павел уже пришёл в себя и применил испытанный надёжный метод – ловким движением он сграбастал жену в охапку, поцеловал и даже не поинтересовавшись, откуда ей всё известно, радостно заявил:
