На улице начинал накрапывать крупными каплями дождь. Ветер усиливался, предвещая грозу.
Под впечатлением рассказа, все кучно уселись на крыльце под навесом, освещенном тусклым светом от окна; напряжённо молча всматриваясь в темень усиливающегося дождя.
Хитрый Батон, вылезший из подполья с довольной мордой – сладко облизывался, безмятежно потягиваясь.
Где-то вдали сверкнула молния, ненадолго осветив темноту двора. …И внушительный силуэт тени неизвестного чудовища, крадущегося по двору к крыльцу!
Зоркий котяра сразу вдруг вздыбился, зашипев. И, задрав хвост, трусливо вновь слинял в подполье.
Опять взвизгнула Алка, задрожав от страха. И на всех остальных передалась навязчивая трясучка. Слышно было даже, как зубы застучали от вселившегося ужаса.
…Среди тёмной-тёмной ночи, под чёрной-чёрной тучей, промеж частых-частых струй дождя – чмокали слякотью четыре лапы неведанного зверя, приближаясь всё ближе и ближе…
Наконец из-за угла проявилась промокшая серая знакомая физиономия! И отряхнувшись, разбрасывая многочисленные брызги, забежала на крыльцо к ребятам. Облизав розовым языком по очереди – каждого оцепеневшего, Шкода устроилась у их ног.
Сердца и душонки быстренько вернулись из пяток и с задворок.
Сенька, обрадованный благополучным исходом, от пережитого стресса наглаживал мокрую собачонку по голове, ласково приговаривая:
– Ах ты, Шкода!.. Шкодливая моя.
На Сенькины речи из просвета двери осторожно появилась подглядывающая голова бабки Марьи и строго приказала всем:
– Айда спать, постелила я вам кровать. Поздно уже, а домой по такому дождю недосуг идти, промокните.
В хате было тепло и уютно. Стол был прибран. И на застеленной софе мирно посапывал дед Кузьма.
Гостям хозяйка предоставила широкую кровать, застелив себе узкую односпальную.
Мальчишки, раздевшись, быстренько юркнули под пухлое невесомое одеяло, растянувшись в блаженстве на взбитой пуховой перине.
Аленка забралась на застеленную лежанку русской печки. И, страдая от страшной бессонницы, спросила оттуда бабушку:
– Бабуль, а правда то, что дедушка рассказывал?
– Да сочиняет много старый. И страху больше нагоняет, – ответила бабушка Марья, устало зевнув.
– Ничего не привираю! – живо откликнулся притворный дед Кузьма, – Я там был и сам всё видел!.. И сам Дед Василий мне потом ещё всё дорассказывал. Только вместо русалок, мне всё больше кикиморы всякие казались, – и подкрепил своё утверждение фактом: – Вон, и противогаз тому доказательство.
Но Марья развенчала большей частью страшилки Кузьмы, дополнив рассказ действительностью из его биографии:
– Он в детстве пастушонком подрабатывал. И в тот день как раз там был. Как потом выяснилось, газ там какой-то ветром с болота приносит. Не часто правда, но случается. А в тот день особенно сильный выброс был, вот и причудилось им обоим. Кузьма ещё под вечер угорел, не смог домой пойти. Василий спас его от угара и холода. Нашёл под утро, противогаз надел, который снял с конокрада, и шубейку шиворот навыворот тоже с него. …Скот пасти там потом не стали. А в честь Василия речку «Васинкой» назвали!
– Взаправду всё было! – настаивал дед Кузьма, хорохорившись из своего угла. – И остров там плавающий есть! И где-то там, на Чёртовом болоте, папоротник цветёт в ночь на Ивана-Купалу! Кто найдёт цветок папоротника, говорят, колдовать сразу сможет! Я тогда, и остался, чтобы сорвать его. И сорвал бы, если бы какая-то нечисть меня за ногу не хватанула. Ох, и улепётывал я тогда, что есть мочи, пока не оказался на пастбище.
