Я подошла к гостиничному зеркалу, сосредоточилась, и, когда в моей голове зазвучала мелодия румбы, сделала правой ногой шаг назад, медленно, плавно, словно нехотя, словно утопая в густом душистом меду. Замерла; так же медленно и тягуче потянулась телом вперед, затем быстрый шаг, рывок – и снова тягуче-медовое движение. В чем прелесть румбы – в чередовании движений томно-плавных – и стремительных, по-кошачьи быстрых. Потанцевав минуты три, я решила, что я неотразима. Жаль, румбы в этом ресторанчике не будет, будут обычные дискотечные попрыгушки, а то б я им – ухххххх!
Что за жизнь, вздохнула я, если неотразимой девушке и показать-то негде все свои возможности?!
Ну, раз нельзя продемонстрировать, что мы умеем, пусть увидят хотя бы остальное, решила я. Нацепила платьице, в котором хоть сейчас на бразильский карнавал: минимум полупрозрачной пестрой ткани, максимум обнаженного тела. Я навертела на голове прическу, выпустила ужасно кокетливый локон, намазала веки какой-то искрящейся фигней…
Берегись, коварный Моравецкий!
И отправилась покорять танцпол.
Ресторан был полон. Пестрая летняя толпа заполняла столики; на танцполе топталась дюжина пар. Моравецкий сидел со скучающим видом, что-то потягивая из стакана.
Я уселась за столик поближе к танцполу, и стала ждать, что меня кто-то пригласит. Но желающих почему-то не было… или они были, но боялись отказа? Трудно сказать… А между тем, в одиночку на танцпол не выйдешь, и если меня не пригласят, то как же мне себя презентовать, да так, чтобы у Моравецкого слюнки потекли, на меня глядючи?
В конце концов, можно пригласить Моравецкого на белый танец, подумала я – и при мысли об этом поморщилась. Как известно, белый танец потому и называется белым, что приглашение женщиной мужчины равносильно подъему белого флага.
Неожиданно перед моим взором возникли великолепно отглаженные кремовые брюки, и уже смутно знакомый голос молвил:
– Позвольте вас пригласить?
Я подняла голову. Выше кремовых брюк я обнаружила симпатичную тенниску, затем крепкую загорелую шею, а затем – знакомое лицо.
– Сергей! – обрадовалась я.
– Вы позволите?
– О, с удовольствием.
– А я уж опасался, что вы откажете, – заметил он, когда мы начали «обнимашки под музыку».
– Ну что вы, как бы я могла отказать своему спасителю? – улыбнулась я.
Он ничего не ответил, и некоторое время мы танцевали молча. Внезапно он спросил тоном почти интимным:
– Интересно, о чем вы сейчас думаете?
– О, вы будете смеяться, но я думаю – как жаль, что нынче не танцуют, как прежде, вальс, мазурку… или хотя бы румбу.
– Чтобы была возможность себя показать? – спросил он слегка насмешливо.
– Ну да, а что в этом плохого? Вот именно, свое умение танцевать, и вообще..
– Грацию, ловкость, изящество..
– Да.
– А давайте, попросим их сыграть для нас румбу? – в его глазах замелькали озорные искорки.
– Каким образом? – удивилась я.
– Одну минутку, я вас оставлю на секунду, не уходите, – отвечал он, таинственно подняв палец, и направился к оркестру.
Там он, наклонившись, что-то шепнул музыкантам, и, к моему изумлению, оркестр и впрямь заиграл румбу. Потом, вернувшись ко мне, подал мне руку и, движением опытного танцора, повел меня в танце…
– Вы занимались бальными? – изумилась я.
– Разумеется, вы ведь уже поняли. Но это было давно, еще в школьные годы.
– Не ожидала. Но очень приятно, – отвечала я, с упоением вкладывая всю себя в чувственные движения, полные томной неги и тропической страсти.
