Часа три шли, вообще никого не наблюдая. Ни судёнышка, ни даже гражданского борта, следующего в аэропорт Таити. Один из сигнальщиков божи́лся, что видел чайку, что было очень сомнительно, всё-таки до ближайшего острова было не менее двухсот километров.
День обещал быть солнечным и жарким. На верхней палубе опять нашлись какие-то дела, и боцман выгнал наружу личный состав, пока тропическое солнце не раскалило металлические части корабля до нестерпимых градусов. В этот раз отцы-командиры, понимая, не противились вольностям в форме одежды матросов. Потому что сами уже в полной мере вкусили тропических прелестей и «плавились» внутри корабля, где от духоты спасали только кондиционеры, которые не всегда и справлялись, особенно в энергетических отсеках.
Матросы то рьяно (под суровым взглядом мичмана), то вяло (в халявные минуты) копошились, потея, похлёбывая воду (Пономарёв настоял), постепенно оголяя торс, тихо костеря пекло, как ещё несколько дней назад дубарь у Фолклендов. У особо расслабившихся появились солнечные ожоги, с запоздалой реакцией на сей факт боцмана, погнавшего этих (с его же слов) «дятлов» в медблок.
А потом воткнули эрэлэску, «пробежались» по кругу и ахнули. И ладно там позади кто-то телепается, да на раковинах пара-тройка меток, а вот на курсовых углах…
– Интересно, – кисло улыбнулся Терентьев, – у них тут всегда так оживлённо, или это исключительно в нашу честь? Проходной двор!
Куда-то уклоняться, сходить с курса не имело смысла – обязательно какая-нибудь посудина на пути да попадется. И не одна. Взяли на румб правее – там маячило всего пару меток, не фонящих радарами. Хотя отсутствие работы судовой РЛС чужаков ещё ни о чём не говорило.
Однако первыми на пути встретились опять лоханки аборигенов. Под мотором и с парусным оснащением, деревянные, а может и пластиковые, эти рыбацкие шхуны брались локатором едва ли за две-три мили. Сигнальщики и то узрели их раньше.
Затем прошли в нескольких кабельтовых от средненького сейнера…
А далее замаячило ещё одно непонятное судно (как потом выяснили, под британским флагом). Этот-то просвещённый мореплаватель на них и «настучал» куда там у них следует.
– Слушай, он вообще внаглую – открытым текстом… – негодовал штурман.
За стеклом рубки на правом крамболе уже не вооружённым глазом набухла тёмная точка «англичанина», а в визир – что-то среднее между торгашом под сухие грузы и прогулочной яхтой.
Приём эфира завели непосредственно в рубку на «громкую», и все слышали, как флегматичный голос на английском ворковал из динамиков, выдавая полный расклад: скорость, курс и прочие комментарии о «крейсере-бандите».
– Во! Гнида-иудушка, может, его того – глушануть РЭБ?
– Поздно, – небрежно проронил Терентьев, – но хочешь, выскажи ему, что думаешь. Мы на его частоте.
Штурман, который в английских сленгах был дока, на удивление не стал особо отрываться на инициативного бритта.
Предварительно пощёлкав тангентой передачи, сказанул в микрофон нечто в духе:
– Ну, ты! Пассивный педераст! «Биг Бэн» тебе в кишку…
Ой! Что тут началось! Английский шкипер подавился своей флегматичностью, и на принимаемой волне панически затараторило, зашкаливая амплитудами, хрипя помехой, что некоторые слова скорей угадывали.
– Ё-моё! Да он, по-моему, «мэйдэй» голосит!
Несмотря на то что с «англичанином» и так однозначно были на расходящихся курсах, тот резко отвернул, чадя из трубы, явно форсируя свои агрегаты.
