На головах «бески», ну, бескозырки то есть, притянутые резинкой к ушам: ленточки реют на ветру, хлещут по розовым мальчишеским лицам, голым затылкам, выбритым под полубокс и блестящим на свету прожекторов, что жарят площадь из-за спины. Боже, как это красиво!..
Но уши, увы, не греют.
Уши хрустят.
Особенно левое, когда его кончика касается грубое сукно высокого воротника, к которому удается прижаться ненадолго. А рук не поднять, белые перчатки отчетливо видны…
Э-эх, усы жалко!
Пушистые были, теплые, мягкие. Еще три месяца назад, при поступлении, красовались над губой четырнадцатилетнего подростка. Вонючий «Тройной» лишь слегка унял зуд на щеках и шее от следа старой батькиной бритвы. Лицо на ветру шелушится, чешется, жжет.
Жуть!
…Эх, мамочка, где ты? Как ты? Хочу домой. Поваляться б на диванчике пару часиков, и всё, и ни-че-го больше не надо…
Часы на Спасской оживают.
Что-то мелькает на мавзолее.
Неразборчиво гудит микрофон.
И…
…Вприпрыжку, причудливо забрасывая ноги вперед, «линейные» с частотой 120 шагов в минуту летят по брусчатке, безжалостно с полуметровой высоты впечатывая каждый шаг в прочерченную вдоль трибун белую линию, словно лисички чертят змейку следов на снегу. Затем по одному грациозно отваливаются от убегающего вперед строя и, заняв строго определенную позицию на площади, вскидывают огромные тяжелые карабины с цветными флажками на штыках высоко над головами, замирая на весь период прохода колон, словно статуи Минина и Пожарского.
– Па-ра-а-а-а-а-а-ад… Сми-ирна!
Всё… разом… замерло!
Тысячи, нет, десятки тысяч голов одновременно вскинули свои носы на воображаемые «полвторого». Выше всех взлетели, конечно, любопытные безусые «моськи» нахимовцев и суворовцев, закрывающих четырьмя «коробками» правый фланг строя напротив Спасских ворот Кремля.
– Для встречи слева. На кра-а-а-а-а-а… – бесконечная пауза – …у-ул!
Головы в едином рывке обращаются к воротам. Сотни труб и барабанов разражаются встречным маршем.
На-ча-лось! Наконец-то!
Из ворот, стоя в сверкающем сером кабриолете, – он, кажется, всё тот же до сих пор, и это здорово! – выезжает министр… обороны. Навстречу ему со стороны Музея истории на таком же блестящем ЗИЛе неспешно, километров десять-пятнадцать в час, движется командующий парадом…
Медленный выход машин в центр…
Помпезный доклад о готовности…
Гордый объезд войск…
Громогласные приветствия и поздравления.
Оркестр… входит во вкус!
Короткая речь с трибуны…
Перекатывающимся эхом по площади разносится троекратное «ура-а-а»…
Фанфары десятилетних музыкантов-суворовцев…
И-и-и, наконец-то…
…ПОНЕСЛОСЬ:
– Па-ра-а-а-а-а-а-а-ад… Сми-ирна! – Пауза.
– На одного линейного диста-а-анцию… – Пауза.
– По-ба-таль-онно… – Пауза.
– Первый батальон прямо… – Пауза.
– Остальные наПРА-а-а!.. – длинная пауза – …во-о-о!!! Все как один делаем поворот – «раз-два».
– Шаго-о-ом… – очень длинная и напряженная пауза – МА-А-АРШ!!!
Сводный оркестр, разогревшись, рыдает от восторга.
Одновременно с первым ударом барабанов по площади эхом летит многопудовый звук удара левой ноги десятитысячного войска, что в течение следующих тридцати минут уже не остановится ни на секунду.
Первыми на исходную позицию под собственную залихватскую барабанную дробь мелкими аккуратненькими шажками высыпают самые молодые участники парада – суворовцы-музыканты.
За ними, отступив дополнительно более трех – положено-то одного – линейных дистанции, выходит академия генштаба. Далее – курсанты, слушатели и воспитанники различных вузов, академий, спецкурсов практически всех республик Союза и всех родов войск: десантники и морпехи, спецназовцы и инженеры, разведчики и интенданты…
