– И-и-и, РАЗ! – подхватывают все, резко поворачивая головы вправо и, уставившись на командира шеренги, единственного, кто продолжает смотреть вперед, с ритмом, обозначенным оркестром, чеканят шаг.
Левой-правой!
Левой-правой!
Руки ложатся по швам, мизинцы сцепляются для большей чувствительности локтя соседа.
Левой-правой!
Длинная змейка аксельбантов, подпрыгивающих на груди нахимовцев нашей шеренги, гуляет, рассыпается, играет, ползет, ходит, двигается волнами неправильной формы.
– Середина вперед!.. Пятнадцатый, тормози!.. Петрович, пузо, пузо назад! – грозно рычит Серега, шагающий двадцатым в шеренге и зорко следящий за нашими потугами вымучить монолит несгибаемой линии.
Левой-правой!
Теперь все внимают только ему. Это его звездный час. И Серега, довольный, наконец-то успокаивается, умолкает… Миссия выполнена: мы едины, мы монолит!
Левой-правой!
Децибелы сводного оркестра, оказавшегося прямо перед нами, переполняют левое ухо. Какофония звуков, многократно наложившихся друг на друга при отражении от стен Кремля, ГУМа, Собора, музея, лишает нас пространства, сознания и времени.
Левой-правой!
Левой-правой!
Никаких мыслей, лишь восторг… эйфория медленно разливается теплой струйкой по позвоночнику, унося все чувства в бесконечный простор вселенной, в его пугающую, но притягивающую нас всех пустоту тишины, покоя, неизвестности.
Левой-правой!
Прямо по кругу обруча бескозырки со скоростью 90 шагов в минуту несутся нескончаемые мурашки, с разбега падающие в глубокий красный ров, что окаймляет теперь уже всю голову, щекоча и поднимая наши коротенькие мальчишеские волосенки на самой макушке.
Левой-правой!
Шеренга превращается в единую стену ног, тел, голов.
Взгляд Сереги непрестанно равняет ее, обжигая любого, кто хоть на сантиметр пересечет воображаемую линию от него до Шурика.
Девятнадцать пар глаз в каждой шеренге впивается в лицо впередсмотрящих, улавливая малейшее движение мускул на их лицах.
Левой-правой!
В длинном проходе между шеренгами на заднем плане, как в трубе, мелькает бордовый гранит мавзолея, любопытные глазенки тянутся вверх к трибуне, на секунду теряя из виду лицо первого в шеренге, и тут…
…О ужас!..
Нога падает в пропасть.
Перед самым мавзолеем в брусчатке площади притаилась неглубокая, всего-то в пару-тройку сантиметров, коварная ямка.
Шеренги одна за другой падают в нее!
На лицах впередсмотрящих по очереди читается тень ужаса, которая вихрем отражается в глазах всей шеренги, батальона, полка.
Но…
…Строй выдержал!
Левой-правой.
Лишь слегка качнулся на миг, сократив от неожиданности ширину шага.
Левой-правой.
Довольное сопение Сереги передается нам. Не зря, значит, потрачена ночь! На параде будем готовы ко встрече с этой… засадой.
Левой-правой.
Мавзолей позади.
– Раз, два, три, четы-ыре-е, – едва слышны слова, но ясно видны губы Сашки Бойцова.
– СЧЕ-ОТ! – радостно подхватывают многие.
– И-и-и, РАЗ! – дерут глотку все, резко поворачивая головы вперед и расцепляя затекшие мизинцы.
– Шире шаг! – транслирует команду Шурик.
И мы, насколько это возможно, тянем наши носки теперь уже не вверх, а как можно дальше вперед.
Сзади на пятках десятой шеренги безукоризненно летят двухметровые кремлевские курсанты из роты почетного караула, каждый раз нагоняющие низкорослых в сравнении с ними нахимовцев у самого Собора.
«Коробки» в той же очередности ныряют за ГУМом влево к Лубянке, оставив чудесную Красную площадь, и, петляя по дворам и переулкам Китай-города центра Москвы, спешат к своим машинам.
