Пролежав в постели без сна до половины дня, я, кое-как умывшись, пошел на кухню, где у меня хранилась баночка гречишного мёда, съел ложку и, налив в рюмку водки, запил ею мёд. Ничего это, конечно, не помогло. Ни в каких смыслах. Но что-то ведь надо было делать, чтобы хоть как-то отвлечься. В это время послышалось, что кто-то вошёл в тамбур, вставил ключ в замок входной двери… Я ждал этого, и потому всё напряглось во мне от болезненной радости, напрасной надежды и отчаянья…
– Заболел? – спросила она, не уточняя, от кого узнала о моей болезни.
По-деловому, быстро, чтобы сгладить неловкость ситуации, прошла на кухню. Привычным движением открыла кран с водой, вымыла тарелку, оставленную мною со вчерашнего дня, убрала её в сушку, вытерла влажной салфеткой стол, смахнув в ведро крошки, и поставила ведро под мойку. Раздвинула шторы. Открыла холодильник, достала из морозилки мясо, лежавшее там уже не одну неделю, принесла из коридора пакет с продуктами. И молча стала готовить обед.
Это была моя жена – родной человек, знакомый мне до мельчайшей черточки, и в то же время это была какая-то другая, неизвестная мне, удивительно привлекательная женщина, сделавшая меня несчастным. Украдкой наблюдая за нею, я видел ее открытую шею (мне казалось, сейчас она оголяет ее больше, чем это делала ранее, и больше, чем другие женщины в ее возрасте), ее лицо, накрашенные губы, грудь, выступающую так откровенно, кофточку, которая лишь подчеркивала привлекательность фигуры. Я смотрел на ее руки, которыми она часто ласкала меня, такие домашние и материнские, – руки, которые наверняка теперь ласкают другого, и было невыносимо осознавать, что когда-то принадлежавшее тебе уже принадлежит другому – тому, кто владеет её чувствами, мыслями и в любое время вправе завладеть её телом. Ещё, казалось, вчера и это тело, и душа ее были твоими, ещё вчера мысли ваши были общими мыслями. Ещё вчера. Теперь всё: и то, что она так привлекательна, и то, что одевается со вкусом, ее статная, несмотря на 45-тилетний возраст, фигура, и то, что она стала ходить в фитнес-центр (а я понимал теперь, что это было уже не для меня), – все это ранило меня. После родов она заметно пополнела, что иногда было причиной моих незлых шуток, но именно это сейчас мне казалось особенно привлекательным в ней. Её светлые волосы (бабушка ее была родом из Польши), белесые брови, которые она слегка чернила, внимательные светло-серые глаза, резко очерченные губы (теперь она красила их более обычного), открытая шея, кожа, покрытая веснушками… Всё тело ее было покрыто ими, и в минуты близости я называл её «солнышком», «рыжиком», «лисой», и теперь эти веснушки, как и все её тело, были уже не мои. У неё были широкие бёдра и немного полноватые после родов ноги, поэтому часто она ходила в джинсах, сейчас же была в короткой юбке, и это тоже причиняло мне боль. Несмотря на полноту у нее была тонкая талия, и, когда я брал ее сзади (извините за интимные подробности), мне было приятно смотреть на эти бедра, талию, сильную спину с глубокой ложбиной вдоль продольных мышц спины. И вот всё, что было так обычно, так естественно когда-то, теперь беспокоило и заставляло страдать, потому что все это теперь принадлежало другому. Не знаю, скажут: это чувство собственника, – ну что ж, может, и так. Не вижу ничего плохого в том, что два близких человека считают себя собственностью друг друга и заявляют свои права, так как человек этот – часть тебя.
