Пещера оказалась тесной, даже теснее, чем помнил, но в прошлом году сам был меньше, ветер бессильно ревет у входа, там крутится снежок, холодно блестят отполированные до блеска камни. Иггельд, шатаясь, почти теряя сознание от усталости, пробрался на середину пещеры, сбросил с плеч мешок. Теплое одеяло, еды на два дня, огниво, малый запас для растопки первого костра, маленький котел, всякие мелочи…
Наконец он запустил руку за пазуху, пальцы коснулись свернувшегося в колечко тельца.
– Вылезай, лежебока… Здесь будем жить.
Черныш появился из-за пазухи с обвисшими лапами, голова тоже бессильно падала на бок, а глаза затянуло пленкой. Ужас ударил в голову, Иггельд вздрогнул от собственного отчаянного крика:
– Черныш!.. Черныш, не спи!
Но с ужасом видел, что Черныш не спит, а умирает или уже умер. От голода или холода, а может быть, сам придавил насмерть, когда тащило ветром, детеныш дракона первый год жизни вообще слабый и беззащитный, они одинаково умирают от холода и от жары, умирают от недостатка воды или воздуха, хотя человеку такой воздух кажется обычным, умирают от ушибов, которые не замечают кошки или собаки их размеров.
– Черныш!
Черныш бессильно свисал с ладони, лапы даже не дернулись. Иггельд пощупал, помял, слезы брызнули горячие, он орал, плакал, целовал застывшую мордочку, положил на землю и вдувал в маленькую пасть воздух, тормошил, теребил, снова дул в рот воздух… в какой-то момент лапки слабо дернулись, Иггельд заорал счастливо, теребил и тормошил сильнее, целовал, грел озябшим телом, тельце дрогнуло, по нему пробежала судорога, глазки открылись.
– Черныш! – крикнул Иггельд. От слез почти не видел дракончика, горячие капли падали на мордочку, высунулся красный, как пламя, язычок, слизнул, мордочка перекривилась, слезы горькие и соленые, жгучие. – Черныш, только не оставляй меня!.. Только не оставляй!.. Я же один на всем свете!.. Кроме тебя, у меня никого нет!..
Дракончик задрожал. Иггельд поспешно укутал в самое теплое одеяло, торопливо разжег огонь и, держа Черныша в одеяле, как ребенка, старательно отогревал перед костром. Щель завесил вторым одеялом, заткнул мешком, и вскоре воздух в пещере прогрелся, он сам перестал дрожать, но Черныша нацеловывал, грел дыханием, совал за пазуху, вытаскивал и снова целовал, проверяя, живой ли.
Только сейчас осознал во всей пугающей ясности, что в самом деле порвал со сплоченным обществом смотрителей драконов и даже… людей. Он уложил Черныша на толстое меховое одеяло, сам лег рядом, обнял, а в черепе пошли чередой пугающие мысли.
Когда детеныши появляются на свет, дракониха сама разгрызает и поедает скорлупу яйца, освобождает маленького беспомощного дракончика, тщательно вылизывает, мордой придвигает к соскам, да и сам слепой еще и глухой детеныш находит горячие наполненные молоком соски, ползет к ним, ползет к матери или другим дракончикам, чтобы согреться, скулит, привлекая внимание… Правда, когда глаза открываются, он уже начинает исследовать мир, но и тогда за всем следит мать, чаще всего предостерегающе ворчит, чтобы не отползали далеко, а непослушных героев громадной пастью нежно хватает и относит обратно.
Это она поощряет игры маленьких дракончиков, часто сама же их и начинает, но строго следит, чтобы в азарте не начали друг друга кусать слишком сильно, но вот теперь этот дракончик целиком и полностью на нем, на Иггельде, а он ощутил, что совершенно ничего не знает о драконах, что растерян, испуган и что взял на себя слишком много.
