Голоса умолкли, но ненадолго.
– Вот я и думаю… Столкнется ли стрелец-то с ними, Буянов?
– Должны бы столкнуться.
Гаврилка привстал на своем ложе.
– Буянов? – воскликнул он с удивлением. – Не стрелецкий ли то сотник?!
– Ты што?! Разве не спишь?! – озадаченно спросил хозяин.
– Да нет, вроде не сплю.
– Буянова-то знавал, нешто?
– Как не знать!.. Под Смоленском сдружились.
– Так вот. Ночевал он тут. На заре укатил.
– Истинный бог?!
– Что же я тебе, врать буду?
– А я и не знал!..
– Вот те и на! Рядом с тобою спал человек, а ты не знал?
Гаврилка вскочил, бросился к двери.
– Сядь! Лапоть коня не обгонит! Молви-ка лучше: куда бредете?
– Куда, куда! – с досадой в голосе ответил Гаврилка, – в Москву. Что же ты мне раньше-то не сказал?!
Он лег навзничь расстроенный, опечаленный.
– Ой, и не легко же, братцы, войти в Москву! У всех застав стража. Намедни нашли в санях у мужиков пищали и самопалы под зерном, поотбирали, а возчиков в прорубь спрятали… Я сам-то еле ноги унес. И меня хотели заодно.
– А Буянов вон ускакал и дочку свою, Наталью, оставил. Плакал вчера дядя… «Пытают, говорит, мою девчонку. Тело ее белое жгут».
Этого Гаврилка никак не ожидал.
– Жгут! Да как же это так?! Наталью?! Кто жгет?!
В голосе его послышались слезы.
– Ныне просто. Чему дивиться?! Огня хватит.
– Да где же она, голубка, там? Не знаешь?
– Где? В Кремле у тайного начальника, под Чудовым будто монастырем… Отец сам не знает. Скоморох ему поведал.
Разбуженные этим разговором, поднялись и другие ночлежники. Чья-то рука выдернула из стены втулку. Хлынул утренний воздух. В полусвете видны стали два мужика, сидевшие у стены в унынии.
– Вербами запахло… – сказал один из них и вздохнул.
– Время. Вход в Ерусалим семнадцатого. Скворцы вернулись. Будет ли патриарх-то токмо на Пожар-площади?
– Какая там Пожар-площадь! Больно нужна она им, супостатам!
Какой-то человек в кафтане нагнулся, оглядел Гаврилку.
– Волосы-то пригладь! В Москве лохматых не любят.
– А ты московский?
– То-то и дело. Ты в Москву, а я из Москвы… Бобыль я – не все ли равно, где мне помирать.
– Вот бы и помер в Москве. Чего же лучше!
– Да нет уж, я так!
Все рассмеялись.
– На дорогах-то скорей ухлопают, – усмехнулся Гаврилка. – От волка убежишь, а на медведя попадешь!
Хозяин явно сочувствовал словам Гаврилки.
– Шпыняй! Шпыняй! Так ему и надо! Видать, ты парень дельный.
– Гляди сам – не зря небо коптим. Мыслю имеем!
Хозяин, указав человеку в кафтане на Гаврилку, шепнул:
– Поведай. Ему можно. Парень наш.
Тот перекрестился.
– Сохрани нас, господи! – вздохнул он. – Слухарей много развелось. Опасаюсь.
– Ничего, здесь свои люди.
– Тогда слушай… В Москве бунт готовится… Князь Андрей Голицын заводчиком… будешь там – найди старика Илью Гнутова в Земляном городе у вала… Воро́тник[29] он… Шепни ему одно слово «сокол», и он всё вам укажет… Сам я боюсь бунтов… Не хочу… Меня тоже звали, да нет, бог с ними! Хворый я.
Гаврилка жадно слушал незнакомца. У его товарищей тоже глаза разгорелись.
– Крепостных-то принимают? – спросил Олешка.
– Не слыхал, – ответил тот.
– Беда! Помереть за родину и то не дают нашему брату.
– Не верят нам… Опасаются.
Ребята вздохнули, поднялись, чтобы снова идти.
– Помоги, господи, мне хотя бы двоих положить, а третий уж пускай и меня порешит… А может, и трех сподобишь, господи, ухлопать! – перекрестился Гаврилка.
– Ничего. Парень ты здоровый и с пятком справишься.
– Ну прощайте! Помолитесь о нас!
