– Ха! В клубах тебя до сих пор вспоминают как волшебника, когда хотят повесить лапшу на уши.
– Лапша – она всегда лапша, Мадо.
Она рассмеялась.
– И по какому ты тут делу?
– Ищу врача по имени Антонио дель Касаль.
Мадлен оглядела зал, не переставая улыбаться, но блеск в ее глазах означал, что она включила поиск в имплантированной в сетчатку системе.
– Генетика? И что тебе от него надо? Поставить примочки или, наоборот, избавиться?
– Возможно, он знает кое-кого, кто желает купить предметы искусства.
– И ты ради этого до самого Сагенея летел?
– Тебя удивит, сколько есть людей, интересующихся искусством Кукол.
Она посмотрела ему в глаза. Ее собственные глаза были прекрасны, голубые, старого североевропейского вида, контрастирующие с кожей, почти такой же темной, как у него самого. В них мелькнул еле заметный огонек, она собирала информацию по искусству Кукол из сети. Нахмурилась.
– Фу.
Нахмурилась сильнее.
– Tabarnak![5] – выругалась она. – Что с ними не так? В смысле, за исключением очевидного.
– А им нужно что-то, за исключением очевидного?
– Похоже, нет.
Мадлен поежилась, и огонек в ее глазах исчез.
– Буэ. Так просто теперь не забудешь.
Она повела его через первый зал, мимо столов с рулеткой, крэпсом, блекджеком и баккара. Они подошли к лестнице. Тончайшая лоза обвивала узкий ствол дерева с гладкой корой, из которого через равные промежутки торчали прозрачные, как паутина, листья. Ступени выглядели такими хрупкими, что Белизариус ожидал, что они станут сгибаться под их весом, но Мадлен уверенно повела его вверх. По мере того как они наступали на ступени в виде листьев, те вспыхивали и гасли.
Мозг Белизариуса сразу же принялся рвать на части конструкцию лестницы. Растительные клетки, генномодифицированные, проращивающие внутри ствола и листьев углеродные нановолокна, усиливающие ксилему и флоэму до прочности стали. И внутриклеточные колонии биолюминесцентных бактерий, светящихся под давлением. Чудненько.
– Дель Касаль в комнате для игры в покер у мезонина, – сказала Мадлен.
Вдоль мезонина протекал неглубокий ручей, пузырясь на хрустальной поверхности. Над поверхностью выступали ступени из стекла и кварца. Пройдя по ним, они очутились в соединенных между собой комнатах с высокими потолками. Крыло, где играли в покер.
Белизариус оглядывал множество столов, за которыми играли в стад на пять и семь карт, дро и более экзотические игры. В каждом из трех залов по шестьдесят столов. Отрывистые, напряженные фразы пробудили в нем ностальгию. Ему многих довелось обыграть в этом казино.
Игры в казино не слишком-то изменились с конца девятнадцатого века. Технология изменила людей, но ничего не сделала с картами, лишь покрыла их защитными системами, блюдущими чистоту игры. Вероятно, в «Лануа» было больше решеток Фарадея, встроенных в стены, чем в Англо-Испанских Банках. В невидимой части спектра работали электромагнитные излучатели, создавая интерференцию, особенно в инфракрасной и ультрафиолетовой областях. Подобно бизнесу Кукол с транзитом грузов через их «червоточину», для казино честность игры была вопросом жизни и смерти.
– Он в третьем зале, – сказала Мадлен.
Там, где самые высокие ставки.
– Теперь тебе придется оставить меня, – сказал Белизариус.
Девушка разочарованно глянула на него.
– Мне необходимо некоторое время понаблюдать за ним, прежде чем разговаривать по делу.
Ее плечи поникли. Белизариус сунул ей в руки свой бокал и щедрые чаевые.
