Контролер воодушевлено вскочил на соседнее сиденье, кашлянул в сторону, чтобы разогреть голос и, под неумолкающий звук потерянного Евгением телефона, громко заорал в рупор, отчего все спавшие, испуганные и непонимающие в чем, собственно говоря, дело, повскакивали со своих мест.
Второй контролер, дошедший до края сидений справа, вздрогнул и взволнованно посмотрел сначала на билетершу, затем в сторону своего коллеги, пытаясь определить, что произошло и нужна ли ему его помощь. Варвара Онатакаява, также отвлеклась от своих мыслей и что-то шикнула второму контролеру, все с тем же недовольным лицом, слегка щуря глаза, посмотрела в сторону выступающего контролера, нисколечко не скрывая, что ей это не интересно.
– Граждане пассажиры! Прошу минуточку Фашего драгоценнейшего фнимания! Приношу свои изфинения. Но данный фопрос требует незамедлительных срочных разбирательстф. Фот он, – и контролер показал пальцем, который как почудилось Евгению даже заметно вытянулся и изогнулся в его сторону – он, ф то фремя, когда Фы, честные люди, отдафшие свои крофно заработанные деньги за проезд ф этом нефероятно удобном поезде, где работают самые профессиональные и отфетственные специалисты, фот он, пытался схитрить и проехать абсолютно бесплатно, считая Фас фсех, фключая меня и фесь состав поезда, этого феликолепнейшего поезда – ДУРАКАМИ!
Как только контролер выкрикнул слово «Дураками», вся толпа, словно им было доведена некая пугающая информация, воскликнула и застыла в оцепенении. Тем временем, выступающий, который с каждым последующим словом больше напоминал государственного обвинителя, брызжа слюной и размахивая свободной рукой, продолжал.
– Фсе! Фсе посмотрите ф эти бесстыжие полные мастерского притфорства глаза и запомните. Да-да, именно запомните! Именно так фыглядят глаза обманщикоф и лжецоф! И фот здесь у меня к Фам, граждане пассажиры, фозникает фполне логичный и фажный фопрос – как мы должны поступить с ним?
– Судить безбилетного! – громогласно подхватили пассажиры и как обезумевшие начали скандировать – Судить! Судить!
Часть IV
От происходящего у Евгения закружилась голова и потемнело в глазах. Он, не отрываясь смотрел на возмущенного контролера. И вдруг он словил себя на мысли, что проверяющий то уже не стоит на сиденье в вагоне, а выступает за огромной лакированный деревянной трибуной в какой-то плохо освещенной комнате. Деревянные старые обшарпанные доски, неаккуратно прибитые, создавали собой подобие некого пола, который видимо был настолько скрипучим, что, если ходить, наступая на определенные места, можно было сыграть всем известного «В траве сидел кузнечик». Кирпичные стены, на которых из последних сил цепляясь за «честное слово» висели обои, так и ждали рук отделочника, который бы вернул им былую ровность и красоту. И лишь три огромные пыльные люстры, с блеклым тусклым светом, свисали с пожелтевшего от времени потолка, наблюдая за той картиной нелепости и нереальности, что окружала Болтунова.
Пассажиры, некогда сидевшие в разных частях вагона, уже сидели рядом друг с другом на одной лакированной в цвет трибуны выступающего лавке сбоку. На каждом из сидящих был приколот бейдж с указанием имени и фамилии, а над их внимательно вслушивающимися лицами, на стене сверху красовалась огромная шильда, на которой золотыми большими буквами было выгравировано «ПРИСЯЖНЫЕ ЗАСЕДАТЕЛИ».
