Билетерша Варвара, в компании со вторым контроллером, сидела за отдельным столом. Они были в той же одежде, что и в вагоне и, как пассажиры, тоже внимательно слушали оратора. При этом, чем больше заходился выступающий, тем больше они кивали в знак согласия, изредка поглядывая в сторону Евгения, недовольно покачивая головами.
Подняв глаза, Болтунов также заметил свисающую с потолка над головами этой парочки шильду. На ней, такими же золотыми буквами, было выгравировано «СВИДЕТЕЛИ». У Болтунова даже сложилось впечатление, что эта шильда висела в воздухе просто так. Абсолютно ни за что не цепляясь. Как будто кто-то невидимый неумолимо долго и старательно держал ее в воздухе.
Но самое невероятное, это то, что Евгений обнаружил, что он сидит совершенно один на потертой от времени деревянной скамье, в тюремной одежде, которая насквозь была пропитана не одним днем нахождения в сырой мрачной камере, полной крыс и сквозняков. На его руках были застегнуты наручники, которые впивались в его руки, натирая и делая боль невыносимой. Вокруг него возвышались стальные решетки. А у выхода стояло два пристава, готовых наброситься на Болтунова в любой момент, если тот только даст им повод.
Евгений искал глазами своего соседа – Чешочкина, но того нигде не было видно: ни среди сидевших присяжных заседателей, ни за свободными столами, спрятанные в полумраке, стоявшими за столом, где сидели так называемые свидетели. Он внимательно осмотрелся по сторонам и даже было попытался слегка привстать с лавки, чтобы осмотреть неосвещенные углы странной комнаты, но был тут же ошикнут одним из приставов и словив его недружелюбный взгляд, покорно опустился на свое место. Дмитрий Степановича в комнате точно не было.
– Высокий суд вызывает свидетеля со стороны обвинения! – голос контролера из громкоговорителя прервал сумбурные мысли и поиски Болтунова.
Все устремили взгляды в сторону стола, за которым сидели второй контролер и билетерша Онатакаява. Последняя уже не выглядела недовольной и злой. Наоборот, она казалось такой расстроенный и опечаленной, словно в ее жизни произошло что-то поистине ужасное. В руках ее красовался большой зеленый платок в белый горошек, который она периодически подносила к своим заплаканным глазам и вытирала полные слез глаза. Иногда слезинки успевали проскочить мимо платка и тогда, падая на круглые выпирающие щеки, словно упавшие с веток дерева перезревшие яблоки на шиферную крышу, они скатывались по невидимой траектории, срываясь и устремляясь вниз на стол. Стоит отметить, что Онатакаява начала как-то странно подергивать носом, как будто собиралась чихнуть, но все время себя сдерживала.
Билетерша встала из-за стола и пошла в сторону трибуны выступающего, но пошла так, как будто она еще шла по мчавшемуся вперед поезду. Проходя мимо, она искоса бросила взгляд на Болтунова и в это самое мгновенье ее левый уголок рта медленно пополз вверх, обнажая скрытую улыбку злорадства и притворства. Затем, он резко упал вниз и лицо билетерши стало настолько сморщенным и расстроенным, словно у нее заболели сразу все зубы.
– Представьтесь! – протрубил выступающий в уже казавшийся сросшийся с его рукой громкоговоритель.
Билетерша, в очередной раз вытерла глаза и заговорила каким-то не своим голосом, при этом таким знакомым Евгению, что он настолько удивился, что вытаращил свои серые глаза и стал теряться в догадках, где он раньше мог его слышать.
